Когда мы потерялись в Стране снов

– Ого, юноша! Ш-ш. Помедленнее, – говорит Мола, поднимая ладони. Я замолкаю, понимая, что тараторил. Она наклоняет голову набок и с любопытством смотрит на меня – так можно разглядывать интересный экспонат в зоопарке, – а потом медленно кивает. Всё это странно успокаивает меня. – Идём. За мной.

Мы выходим в сад, где стоит деревянный столик для пикника с остатками завтрака. Мола указывает на скамейку.

– Не стой. Садись и выпей чаю. – Говорит она по-прежнему отрывисто и чай предлагает так, как если бы медсестра выписывала лекарство, разве что самую чуточку дружелюбнее.

– Я не хочу чаю… – начинаю я, но потом вижу её взгляд, уже сделавшийся мягче, и запинаюсь. – Дело в Себе, – снова пытаюсь объяснить я, всё ещё гадая, сколькое известно Моле на самом деле, и беспокоясь, что она рассердится.

И что с того, Малки? Она уже всё знает и какая разница, насколько она рассердится?

Мы сидим за столом в тени, и я рассказываю им всё о сне про Каменный век и про то, как Себа схватили.

Ни одна из них не злится. Ни одна не говорит: «А я тебя предупреждала, что это опасно, бестолочь. Посмотри, как ты напортачил. Почему ты такой безответственный?»

Нет, они обе слушают, не комментируя и не осуждая.

Потом Сьюзен говорит:

– Что сейчас происходит?

– Понятия не имею. Врачи разбираются. Говорят, что он «стабилен», что это вроде комы. Может, это даже и есть кома, и что люди обычно… выходят из комы, но нельзя сказать, как долго…

Я замолкаю, споткнувшись о слово «обычно».

– Ох, и ещё кое-что… – говорю я и рассказываю, что у Себа покраснели запястья, и о том сне, где на меня набросился Катберт, и какую боль я чувствовал, и какие отпечатки остались у меня на том месте, где крокодил вцепился в мою руку.

– Но… такого не могло произойти, – говорит Сьюзен. – Это совершенно невозможно. А ты…?

– Да, я уверен. – Я кладу голову на ладони и наваливаюсь на стол, роняя в траву какую-то тарелку. Мола придвигается ко мне, беспокойно цокая. Краем глаза я вижу, как она протягивает руку, и решаю, что она собирается обнять меня или что-то в этом духе, к чему я не особо готов, но вместо этого она дважды стучит меня по макушке, и довольно резко.

– Эй! Эй! Сонный мальчик! Не покидай нас. Ты нужен нам здесь, нужен сейчас и полностью проснувшийся, да? И твоему брату тоже.

Я вяло поднимаю голову.

Потом она произносит кое-что настолько тихо, что я едва могу её расслышать.

– Почему ты сделал это, Малки? Если всё становилось хуже? Почему?

Я озадаченно моргаю, глядя на неё. Она что, пытается отчитать меня – в духе «А я говорила тебе не играть с этим»? Мне приходится надолго задуматься, прежде чем ответить.

– Наверное, потому что я и сам в это не верил. В смысле, я знал, что мы правда видим одинаковые сны, но что могло пойти не так? Это же сны, Мола! Они существуют только у меня в голове. И у Себа.

Сьюзен какое-то время разглядывает свои кеды, а потом поднимает голову и смотрит на Молу, будто уже зная, что она ответит.

Мола с печальной улыбкой качает головой.

– Внутренняя жизнь, Сонный мальчик, – говорит она, – такая же реальная, как и всё остальное. А может, даже реальнее.

Глава 55

Я снова вскакиваю на ноги и повышаю голос. Мола даже не вздрагивает, но не сводит с меня пристального взгляда, когда я говорю:

– Но это неправда! Это отдельные вещи! У человека… у человека может происходить всякое в голове и одновременно – здесь, в реальном мире! – Я топаю ногой и ударяю кулаком по столу, подчёркивая свои слова. – Они не могут… не могут пересекаться друг с другом, разве нет? Разве нет?

Мола безмятежно улыбается, и на этот раз выводит меня из себя.

– Хватит улыбаться! – говорю я. – Это не смешно. Можно медитировать, можно видеть сны, можно делать что угодно, но это никак не должно влиять на жизнь.

Мола говорит:

– А как же запястья твоего брата? Боль у тебя в руке, Малкольм? Твоё… а-а… представление вчера в школе? О да, я об этом слышала. Это всё реально или было только у тебя в голове?

Я умолкаю и вздыхаю, а потом плюхаюсь обратно на деревянное сиденье. Я потираю предплечье, вспоминая отметины от крокодильих зубов. Долгое время никто ничего не говорит. В конце концов я бормочу:

– Я просто не знаю, что делать.

– Ещё немного чаю поможет нам думать. Сьюзен, будь хорошей девочкой. Малкольм, убери со стола. И какое-то время давайте ничего не говорить. Полная тишина.

Наверное, от того, что я чем-то занимаю руки в полном молчании, в голове у меня проясняется. Знакомые действия: собрать чашки и тарелки, унести их на скудно обставленную, чистенькую кухню, не говоря и не слыша ни слова. Я нахожу полотенце и вытираю стол, пока Сьюзен кипятит чайник. Я ставлю чистые чашки на поднос, потом загружаю посудомойку. От этого мне становится лучше.

На стене кухни висит фотография красивого мужчины с блестящими чёрными волосами, прямо как у Сьюзен. Мола видит, что я на неё смотрю.

– Мой сын, – поясняет она.