Когда мы встретимся вновь

— И кстати, бухгалтерия уже начала рассылать зарплату, — разочарованная, что никто не разделил её возбуждение, произнесла ораторша, и заняла своё место, когда эта новость, в отличие от предыдущей, всех очень воодушевила.

— Дарина, а кто сказал? Кому уже прислали? — посыпались вопросы.

— Деваачки, ну какая разница, — фыркнула та. — До обеда сказали всем разошлют.

Эрика выскользнула со своего места и под предлогом налить воды из кулера, что стоял как раз за спиной у громкоговорителя Дарины, со стаканчиком воды завернула к её столу.

— Дарин, скажи, а речь, что просили написать, это для него, для Гончарова?

— Да я ж откуда знаю. Кстати, — вспомнила она и, оторвавшись от бумаг, в которые смотрела, повернулась. — Это же ты на испытательном у нас? Эрика? — она продолжила, получив в ответ кивок: — Поднимись на второй этаж, в кабинет их генерального. Эта, — она постучала по столу пальцами, то ли вспоминая имя, то ли подбирая синоним помягче, — что приставала к тебе с речью, вроде премию обещала всем, кто участвовал. К секретарю постучись! — крикнула она вдогонку.

Можно было подождать лифт. Два шикарных стеклянных лифта ездили по центру сорокаэтажного здания в прозрачной трубе. Но это же всего два лестничных пролёта! Эрика пробежала наверх, считая ступеньки — ровно двадцать две до двери с надписью «37 этаж».

О том, где кабинет генерального, пришлось спросить. А ещё язык так и чесался узнать: а где у вас тут Гончаров? В детстве на отца Ильи у него в семье было табу, мать после развода и упоминать его не хотела, хотя Эрика знала, что он сыну и писал, и звонил, и подарки присылал, а летом иногда забирал его к себе. Но в Питере, когда Илья учился, встретиться им не удалось. Илья в Москву приезжал чаще, чем Эрика в Петербург. А отец был в Америке чаще, чем в России.

Она занесла руку постучать в ничем не примечательную, кроме таблички «Секретарь» деревянную дверь, когда услышала из-за неё недовольные вопли.

— У тебя глаза вообще есть? Рита, я тебя спрашиваю! Тебе элементарные вещи надо объяснять? Ты не знаешь, что прежде, чем что-то печатать — надо смотреть?

И такие знакомые стервозные нотки, и такая запоминающаяся картавость — словно проглатывали букву «р» — заставили Эрику отпрянуть.

«Вашу ж меня! Так вот откуда я знаю этот голос!» — теперь Эрика бесцеремонно приложила ухо к двери.

— Анастасия Александровна, но вы же сказали все файлы с флэшки, — оправдывалась секретарь, — я все и распечатала.

Ну так и есть! Эрика слышала, как эта Анастасия Александровна кого-то отчитывала по телефону в лифте, стоя у неё за спиной. Потому в гостинице этот стерляжий высокомерный тон и показался ей знакомым. Теперь узнала картавость. Так значит «Настя» из гостиницы и дамочка в костюме, что просила написать речь — одно лицо? Эрике осталось только открыть дверь и убедиться.

— А то, что там какое-то дурацкое стихотворение, не натолкнуло тебя ни на какие мысли? Или думать в принципе — не твоя способность.

«Ах ты!.. — буквально как Дарина пять минут назад, Эрика пыталась подобрать слово, — это ты моё стихотворение назвала дурацким? Коза картавая!»

Да, она случайно скинула ей не тот файл, потому что они сохранились одинаково «Документ»: стихотворение, что она написала очередной бессонной ночью, и речь, что составила днём, но это же не повод…

И Эрика резко открыла дверь.

Глава 26. Эрика

— Здравствуйте! — кивнула Эрика секретарю. — Мне сказали зайти.

— Вы что не видите… — развернулась на тонких и острых, как жало, которое видимо было у неё вместо языка, «Настенька» и вдруг осеклась.

И пока эта мелкая, остроносая и тощая как мышь, что повесилась в пустом холодильнике, брюнеточка рассматривала Эрику в упор, словно первый раз видела, Рита ответила на звонок:

— Да, конечно, И… Иду!

Подскочила. И, секунду посомневавшись, в какую из двух дверей, что вели из её кабинета в разные стороны, помимо входной, прошмыгнула в левую.

«Гончаров?!» — словно струну натянули и отпустили, ёкнуло у Эрики в груди.

А брюнеточка растянула напомаженные губки в милейшую улыбку.

— А вы, должно быть, за вознаграждением? — и столько искренней заботы вдруг появилось в её голосе — и с чего бы? — что Эрика решила подыграть.

— А моя речь пригодилась? — улыбнулась она приветливо. Её актёрские способности вряд ли уступали крыскиным, а ту язык даже «крыса» не поворачивался назвать, так «крыска».

— Конечно! Пойдёмте, — показала она на дверь, что была справа. — Пока Евгения Семёновича нет, пройдём через его кабинет. Мой с той стороны, — уверено шагнула она.

— Простите, а зачем? — и не двинулась Эрика с места.

— Так вы же вроде за вознаграждением пришли, — обернулась та, веща̀я как птица Сирин всё таким же елейным голоском. — Так оно у меня, — и приглашающим жестом пропустила Эрику вперёд.

В просторном кабинете, заставленном комнатными цветами как оранжерея, она сначала вручила Эрике конверт, а потом предложила присесть:

— Не уделите мне несколько минут? Может чай, кофе?