Когда мы встретимся вновь

— А то что? — гнусно усмехнулся Алый. — Она тебе не простит мою смерть?

— Я сам себе не прощу, — хмыкнул в ответ Илья, приподнимая его голову, чтобы напоить. — С мёртвыми тяжело тягаться.

Алый сделал несколько глотков и, облившись, отвернулся.

— Ну это да. Только знаешь, тебе ведь не придётся. Ты хоть со мной никогда и не тягался, а всё же победил. Хоть я и падла, ты прав. Но кое-что ты всё равно должен знать.

— Алый, заткнись! — покачал головой Илья, вливая в него ещё глоток. — Выживешь — пожалеешь. Не надо мне твоих откровений.

— Я не пожалею. Если выживу. Но хочу, чтобы ты услышал это от меня, — растянул он губы в гадкую улыбку. — А я тебе как мужик мужику скажу, — прищурился он. — Знаю, что будет зудить, что всё равно не даст тебе покоя. Так услышь это от меня.

— Я же сказал: заткнись! — предупреждающе поднял руку Илья, но Алого это не остановило.

— Она со мной спала, Илюха, — выдохнул он. — Но только потому, что я был сильнее. Я заставил её, принудил, взял силой. Но не потому, что мне не терпелось, хотя тогда я был ею одержим. Я был на всё готов, лишь бы она была со мной. И я так хотел, чтобы она забеременела от меня. Чтобы это были мои дети. Мои, — стиснул он зубы и упрямо покачал он головой. — Как же я надеялся, когда нашёл её через два года, что это мои близнецы. И как же я ненавижу себя за то, что сделал. За то, что так ничего и не понял тогда. — Он приподнялся, буравя Илью глазами. — И я никогда себя не прощу. Никогда. А она… всё поняла и простила.

— Не понял чего?

— Что она никогда тебя не забудет. Не откажется. Не смирится. Что до последнего вздоха будет бороться ради тебя, за тебя.

Алый уронил голову на мягкий свитер. Закрыл глаза. И вдруг улыбнулся.

— У неё на заднице есть шрам.

Илья горько усмехнулся:

— Ну есть.

— Да не хмыкай, — приоткрыл один глаз Алый. — Я его видел, когда у неё ещё и задницы-то не было, и шрам этот ещё был свежей ранкой в виде звёздочки. — И вдруг догадался, встрепенулся: — Неужели не знаешь откуда он?

— Нет, — качнул Илья головой.

— Мне, конечно, влетит, но что мне уже терять, расскажу, — сверкнули его зубы в полумраке погреба.

Прежде чем продолжить, он, обливаясь, хлебнул воды, вытер губы.

Глава 63. Илья

— Эрике и было, наверно, лет десять тогда. Худющая, растрёпанная, вечно что-то затевающая, дерзкая. Зубная боль, а не девчонка, — усмехнулся Алый. — Тогда я и представить себе не мог, что ещё пройдёт лет пять, она вырастет и вдруг станет моим наваждением. Тогда я приехал с девушкой, весь при костюмчике, на новом Лексусе — батя подарил. А она с пацанами, — ну ты знаешь, она же вечно была предводительницей этой разбойничьей ватаги, — в общем, залезли они за яблоками в чей-то сад. А хозяин для острастки возьми да и выстрели вслед дротиком, — он растянул сухие потрескавшиеся губы в улыбку. — Она бежала позади всех. И это тоже было так на неё похоже — сначала помочь выбраться всем остальным, а потом уже спасаться самой. И вдруг споткнулась, упала, растянулась во весь рост прямо у моих ног. Пацаны кричат: «В Макса попали! Макса убили!» А потом, когда увидели, что дротик у неё из задницы торчит, давай ржать. Я ей хотел помочь, но она встала сама, дротик этот зло выдернула. И вижу, как ей больно, и обидно, и стыдно одновременно. Но она зубы стиснула, но так и не заплакала. Только потом, когда её уже никто не видел, дома поревела, конечно. Я ей ватку, смоченную спиртом, принёс — прижечь. Вот тогда «звёздочку» от дротика и увидел. Она прошипела: «Скажешь кому-нибудь — убью!» и дверь у меня перед носом захлопнула. Ну чистый Гаврош, — засмеялся он.

— И что потом её отец сделал с этим соседом? — невольно улыбнулся Илья. Видит бог, он не хотел узнать её «страшную тайну» так. И даже не знал: расстроило это его или обрадовало. Он понял одно: это личное. Только между ней и Алым. Поэтому она так берегла эти воспоминания. Поэтому не пускала в них Илью. Хоть и были они детскими, но, видимо, для неё очень важными.

— Она не сказала. А то отец бы ему этот дротик между глаз всадил.

— А ты?

— Я культурно поговорил. У меня в сейфе это ветеринарное ружьё до сих пор валяется. Он же, сука, думал если шприц без лекарства и сверху колпачком закрыт, то просто больно стукнет. А игла рифлёный колпачок пробила и так всей звёздочкой в мышцу и вошла.

Алый снова закашлялся, мучительно скривился от боли, закрыл глаза.

Илья видел, как мелко его трясёт. Как, словно перепуганная, бьётся жилка на шее. Плохой знак. Губы посинели. Глаза почернели и словно ввалились.

— А знаешь, почему я вспомнил об этом шраме? Потому что всё думал: сколько шрамов осталось в её душе из-за меня. А она всё равно простила. Беспокоилась, переживала за меня. Хоть никогда и не любила.