Когда нам семнадцать

Где-то справа за кустами послышались голоса. Юлька свернула в ту сторону. Если бы она могла предугадать, что увидит, когда раздвинет ветви, она бы кинулась сломя голову прочь, куда угодно — хоть обратно в воду.

На одеяле, разостланном посреди небольшой приречной полянки, среди груды редисок, первых огурцов, лука, ломтей нарезанного хлеба стояли три стакана. Чуть поодаль в ленивой позе, спиной к Юльке, почти обнаженная, если не считать узеньких полосок купальных трусиков и лифчика, лежала Зинка. На ветке ивы висели ее розовая атласная юбка и белая полотняная кофточка. В отдалении под кустами виднелась неподвижная фигура Куракина: Пашка удил рыбу и время от времени свободной рукой отмахивался от комаров.

Вещи и вся обстановка говорили, что тут были сначала трое, потом двое, а потом ушел еще один — самый главный: Зинка не просто лежала и загорала, а ждала, когда он вернется, Юлька знала, кого она ждет, — Андрея.

Юлька повернулась и побежала прочь. Ветки хлестали ее по лицу, ноги путались Среди корней и травы. Солнце, светившее прямо в глаза, слепило ее, и она ничего не видела перед собой.

За кустами начиналась низина. В паводок здесь стояла вода, но сейчас, в середине лета, лишь кое-где между высоких кочек остались еще горячие илистые лужицы. Юлька несколько раз оступалась в них.

— Стой… Юлька! Ты что, Юлька?

Посреди тропы стоял Андрей и загораживал ей дорогу. В руке он держал здоровенного, только что пойманного сома.

— Да что это с тобой? — улыбаясь, спросил он.

Юлька, закрыв лицо, бессильно опустилась на кочку и заплакала.

Андрей растерянно топтался возле нее, что-то негромко говорил. Слезы у Юльки текли и текли сквозь пальцы и капали на исцарапанные кустами колени.

Наверно, Андрей забыл, что рыбу можно положить, — он одной рукой поднял Юльку с земли, той же рукой отвел ее ладони от лица, больше не спрашивая ни о чем, и повел ее к лагерю.

Солнце клонилось к закату. Над низиной, перемежаясь с длинными тенями от прибрежных кустов, протянулись вечерние багряные лучи. Поперек низины бежал неширокий ручей. Обломок дерева, переброшенный от одного бережка к другому, осклиз, и по нему трудно было идти. Андрей подхватил Юльку свободной рукой, и так, полуобнявшись, вместе они и перепрыгнули через ручей. Но и на той стороне он не отпустил ее. Юлька подняла глаза. Она видела, как что-то изменилось в лице Андрея, оно показалось ей усталым. Сом выскользнул из его руки и упал в траву.

— Тут, наверно, уже осталось недалеко, — тихо сказала она.

— Ничего… Я провожу тебя.

Опустив руки, Юлька стояла и ждала. Он поднял сома и коротко глянул на нее, она отвела глаза.

Юльку уже разыскивали. Наташа ходила от одного костра к другому. Жорка и еще несколько парней из кузнечного отправились искать ее вниз по берегу.

Когда они наконец появились в лагере, Наташа изучающе и настороженно перевела взгляд с нее на Андрея. А тот без слов положил пойманного сома к ногам Горпины и сел перед костром, обняв сильными руками колени.

2

Сом пришелся кстати — на ужин. Горпина, Наташа и Юлька отправились к реке чистить рыбу и картошку.

Был поздний вечер, правый берег сиял ночными огнями. Слышалось потрескивание костров, смех, песни. Пели мужские голоса. Всплескивал, похрапывал, шуршал галькой, шевелился накрытый темнотой Амур.

Юлька все время помнила, что сзади за ее спиной сидит, глядя в огонь, Андрей. Ей от этого было спокойно и легко.

Потом, распространяя вокруг аппетитный запах, варилась уха. Возле шалаша, собирая ужин, неслышно двигалась Горпина, позвякивая посудой. Курил самокрутку ее молчаливый Федотыч и время от времени пошевеливал палкой затухающий костер. Наташа постелила на траве семейную бондаренковскую скатерть. Где-то вокруг, не находя себе места, бродил в темноте Егоров; все так же, сцепив руками колени, задумчиво сидел Андрей.

А Юлька устроилась на пригретой костром траве и, покусывая травинку, глядела в темное небо. Хорошо было так лежать и чувствовать, как под тобою неторопливо кружится земля.

В шалаше захныкал внучонок Бондаренко. Горпина попыталась его укачать, потом пришла к костру с ребенком на руках и отдала его Федотычу, сказав при этом ласково и насмешливо:

— На, старый, понянчи.

Бондаренко, принимая ребенка в свои огромные руки и усаживаясь с ним на обломок дерева, с добродушной ворчливостью ответил:

— Мало своих вынянчил…

Когда Горпина объявила, что ужин готов, Бондаренко выразительно покосился на шалаш. Горпина усмехнулась и принесла оттуда бутылку водки, разлила уху по мискам и нарезала хлеб и лук. Бондаренко передал ей внука и, тронув Андрея за плечо, кивнул на разложенную еду:

— Давай по маленькой.

Он налил себе, Андрею и Мишке в граненые стопки, жестом предложил выпить и Юльке с Наташей, но те отказались. Егоров, поглядев на замкнутую Наташу, не притронулся ни к чему, встал и опять ушел к берегу.

— Ну что, Андрей, выпьем? — проводив Егорова взглядом, сказал Бондаренко.

— Выпьем, Федотыч…

— За что же мы с тобой выпьем?

У Андрея на лице было такое выражение, будто он хотел сказать: за что хочешь, ты — хозяин.

Бондаренко потянулся к нему со стопкой: