Когда нам семнадцать

Юлька только села обедать, как в комнату вошла полная, пышущая здоровьем Горпина Бондаренко. После выезда на острова Юлька видела ее один раз, в день, когда ломали старую Хасановку.

Горпина развязала шаль, сняла пальто и оказалась в сиреневом с мелкими голубыми цветочками фланелевом платье. Ее каштановые поседевшие волосы были плотно уложены в узел на затылке.

— Ну, как вы тут живете? — певуче спросила она.

— Живем, тетя Горпина. Ничего живем, — ответила Юлька.

Горпина села прямо к Лизе на кровать.

— Ну-ка, я на тебя посмотрю, — сказала она, откинув одеяло от ее лица. Поглядела на серо-землистое с пятнами возле губ и на висках лицо Лизы, покачала головой и, обернувшись к Юльке, сказала:

— Иди-ка ты сейчас, голубушка, в душевую. Есть у вас душевая?

— Есть, — подтвердила Юлька.

— Подготовь там все, чтобы тепло было, но не жарко. Постели на пол простыню, ей простуживаться нельзя. А пока мы там будем, комнату проветри. Давай, милая, вставай, — сказала она Лизе, нежными и сильными руками помогая ей сесть.

Лиза опустила на пол отекшие ноги. Ее валенки сушились возле батареи. Горпина взяла их так же легко, как все, что она делала, встала на колени и обула Лизу.

Юлька подготовила душевую и вернулась в комнату.

Горпина, собирая Лизе белье, говорила:

— Нельзя до такого себя доводить… Нельзя.

Голос у Горпины звучный и негромкий, идущий из самой груди. Когда она наклонялась, платье обтягивало ее мощную спину, и сквозь фланель явственно проступали пуговицы широкого лифчика.

— Ребенок в доме — радость, — как бы про себя продолжала Горпина. — Это ж надо, маленький человечек появится! И все у него есть, как у взрослого: и ножки, и пальчики, и ноготочки.

— Умру я.

— Это ты сейчас так говоришь, — нисколько не удивляясь, сказала Горпина. — Я их на своем веку нарожала, ой-ой! Первый раз тоже боялась. Федотыча своего извела…

Горпина усмехнулась застенчиво и лукаво.

— Родишь как миленькая! Да еще радоваться будешь. Ну-ка, в доме солнышко появится! А помощников у тебя — хоть пруд пруди. Еще ссориться станут, кому пеленки стирать.

Лиза виновато улыбнулась. Горпина помогла ей встать, понизив голос чуть не до шепота, сказала:

— Резинки твои не годятся. Туго же. На тебе все должно быть свободно, просторно — чтобы удобно было.

Юлька открыла форточки и двери.

Минут через сорок обе женщины вернулись из душевой. Горпина помогла Лизе устроиться поудобнее.

Потом они втроем пили чай. Говорили о чем-то совершенно незначительном. Лиза вскоре задремала, а Горпина молча сидела у нее в ногах. Когда Лиза уснула, Горпина поправила одеяло, подоткнула его с боков и, сказав, что зайдет еще вечером по пути в магазин, ушла.

Наташа на этот раз вернулась из библиотеки рано. За их окнами мерно поскрипывал снег. Кто-то ходил от крыльца общежития до угла, потом поворачивал обратно, изредка останавливаясь против окон.

Юлька с любопытством поглядела на Наташу.

— Ты позови его, — сказала она.

У Наташи от смущения порозовели уши.

— Третий вечер у библиотеки встречает. Ты не думай…

— А я и не думаю, — засмеялась Юлька. — Но ты позови его, холодно ведь.

— Да нет уж, поздно.

Наташа подошла к окну, постучала в стекло. Но снег еще минут двадцать скрипел под сапогами Егорова.

Ночью Юлька проснулась оттого, что в темноте кто-то громко жевал.

— Алевтина!

Алевтина отозвалась не сразу, ей надо было проглотить кусок.

— Ну чего тебе? — Голос ее прозвучал хрипло и сердито.

— Ничего. Ешь громко.

— Не твое ем, не бойся.

Юлька поднялась, шлепая босыми ногами, подошла к выключателю и зажгла свет.

Алевтина ела, примостившись на краешке стола.

— Та-ак… вернулась? — протянула Юлька.

— Вернулась, — ответила Алевтина, готовая к отпору.

Юлька редко видела ее в форменном платье — с суконным глухим воротником, с тусклыми металлическими пуговицами. Алевтина показалась ей уставшей, похудевшей. «Удивительно, — подумала Юлька, — а ведь она меня боится. Честное слово, боится!»

— Ты куда ездила? — спросила Юлька.

— За Урал…

Алевтина с опаской глядела на стоящую перед ней полураздетую Юльку. Понимая, что та не собирается ни ругаться с ней, ни спорить, как-то сразу сникнув, сказала:

— С опозданием на три часа пришли. В Сибири-то заносы снежные. Метелица.

Юлька улеглась в постель, отвернулась к стене и, уже засыпая, спросила:

— Опять привезла вещички оренбургские?.. Или что там у тебя?

— Ничего у меня нет, — буркнула Алевтина.

— А то смотри, — пригрозила Юлька. — А Лизку ты больше не трожь, слышишь? Не трожь!

Все воскресенье, чуть ли не до девяти вечера, Куракин и Андрей работали над эскизом. Они даже охрипли от ругани и табачного дыма. Девушкам об этом рассказал Жорка Бармашов, заглянувший к ним на минуту.

— В депо пошли, на натуре прикинуть, — сообщил он последнюю новость. — Если получится. Пашка останавливает станок и будет делать приспособление.

— Ой, как хорошо-то! — обрадовалась Юлька.

Горпина приходила в этот день еще дважды. Лиза при виде ее оживлялась, с радостной покорностью позволяла Горпине поить себя чаем с вишневым вареньем, успокоенная, засыпала.