Когда нам семнадцать

Потонуло в ворохе бумаг в производственном отделе и предложение об увеличении оборотов на Юлькиной «семерке». Андрею сказали, что «семерка» почти выработала свой ресурс и увеличить обороты на ней — это значит пойти на заведомую аварию.

Юлька по-прежнему работала на мелких деталях. Но, может быть, оттого, что она очень старалась и ей все чаще приходилось помогать Лизе, привычная работа выматывала Юльку к концу смены так, что уже не хватало ни сил, ни желания делать уроки. И она со страхом думала, что сегодня опять надо идти в школу и четыре часа слушать там рассуждения о сумме квадратов двух катетов, о плотности населения Африки и о том, как Иван Грозный взрывал крепостную стену Казани.

Вечером к ней приходил Пашка. Он не говорил: «Пойдем. Пора…» Он просто останавливался посреди комнаты и ждал, пока Юлька соберется. Только однажды он сказал хрипло и приглушенно, словно это вырвалось у него против воли:

— Думай, Юлька, думай. И Лизе скажи, чтобы думала. Буксы заедают… Мы на буксах можем выскочить. Приспособление к карусельному нужно.

Этот станок с громадной, медленно вращающейся планшайбой был мощным сооружением. Многопудовая букса, установленная на нем для обработки, казалась игрушечной. Уже одни очертания станка говорили о том, что, создавая эту махину, люди рассчитывали на смекалку тех, кто станет к нему.

О приспособлении к карусельному думали все. Юльке казалось, что оно рядом, стоит немного подумать, и схема его станет ясной и понятной до последнего болтика. А пока буксы, предназначенные на расточку, складывались штабелями возле Куракина, и каждое утро Наташа писала на доске показателей одни и те же цифры.

Хотя по утрам Андрей получал один общий наряд на всех, работа шла так, будто ничего не изменилось. Каждый работал сам по себе. Только изготовленные детали теперь принимал не Цыганков, а они сами друг у друга, всей группой, переходя от станка к станку.

Первым начал сдавать Жорка. Как-то незаметно он сник и притих. Однажды, позабыв о том, что включен станок, он распрямился и долго стоял, уставясь сквозь очки в пространство, не обращая внимания на то, что резец, дымя, уже не снимал стружку, а просто рвал металл. Потом Жорка снял очки, подышал на них, протер стекла грязными от эмульсии пальцами, аккуратно сложил дужки, положил очки на край станины и пошел к выходу.

Юлька переглянулась с Куракиным. Когда Жорка поравнялся с карусельным, Куракин резко дернул его за рукав и, повернув к себе, свистящим шепотом сказал:

— Забуксовал, мальчик?.. Думал, все тебе на блюдечке подадут с золотой каемочкой? Иди на место и не позорь мою седую голову. Ну!..

Жорка покорно вернулся к станку.

В этот же день, после перерыва, Пашка Куракин нос к носу столкнулся с Чекмаревым у доски показателей. Чекмарев что-то насмешливо сказал ему. Пашка ответил.

Юлька с Лизой, возвращавшиеся из столовой, захватили конец перепалки. Надо было здорово задеть Пашку, чтобы он стал так кричать.

— Ты понимаешь, сволочь, над чем смеешься?.. Я согласен три месяца вообще ни копейки не заработать, только бы таким хапугам, как ты, решку навести!

Пашка вытянул руку с растопыренными пальцами, покрутил ею перед лицом Чекмарева.

— У тебя, Чекмарев, две дороги: или с нами, или… Имей в виду, ты не устоишь. Не устоишь! Все равно, как теленку в паровоз упереться! Понял!

Чекмарев трясущимися руками достал папиросу, закурил, постучал прокуренным ногтем по фанере:

— Здесь, между прочим, написано «не хамить»…

— Иди, иди! — оборвал его Пашка. — На том свете горячими угольками рассчитаемся!

Бригада Малахова могла бы наверстать упущенное неурочной работой. Такие возможности были даже при плановом ремонте, выявлялись непредусмотренные работы — то надо сменить поршневые кольца, то обработать сам поршень со штоком или другую сложную деталь.

В цехе уже обратили внимание, что на такие работы мастер никого из бригады Малахова не вызывал. Ребята злились, но молчали. Труднее всех доставалось Лизе — она не справлялась с заданием. Куракин однажды чуть не запорол буксу, но вовремя выключил станок. Андрей хмуро поглядел на него, вытер руки ветошью и пошел к Цыганкову, машинально засовывая грязную ветошь в карман.

Сквозь стекло конторки Юльке было видно, как Цыганков размахивал руками, бил себя кулаком в грудь. Андрей, не глядя на него, слушал, упрямо склонив голову.

— А черт его знает, — говорил Цыганков, идя вслед за Малаховым к начальнику депо. — Кого из вас вызывать? Был Куракин, был Малахов, был Бармашов, а теперь — бригада. Как я буду вызывать всю бригаду? Пока ваши девки глаза продерут да умоются…

От начальника депо мастер вернулся мрачнее тучи, и уже на следующую ночь внеочередную срочную работу выполнял Андрей.

Тот же неизменный поршень со штоком, и та же работа в одиночку. Юлька шла на работу, когда Андрей после ночной уходил домой. У проходной он молча пропустил мимо себя бригаду, кивнул всем и пошел. В открытые ворота хорошо была видна его ссутулившаяся фигура. И Юлька остро, до слез пожалела его.