Когда нам семнадцать

— Бабушка-а! Сачок давай! — крикнул Кошкин. — Скорее, скорее! — кричал он, испытывая острую боль в руке. Но какой рыболовный сачок мог быть у Серафимы?

Однако, услышав крик Кошкина, Серафима подбежала к нему, забрела по колено в воду и сумела как-то ухватить под жабры вертлявого сазана. Руки у нее были сильные, цепкие. Так они вдвоем и вытащили на песок добычу. Это был первый сазан, которого удалось поймать Кошкину за всю жизнь.

И вообще клев в этот вечер был удивительный. Правда, сазаны больше не попадались, шли караси, лещи, красноперки да касатки, но сколько же было наловлено рыбы! Больше половины бабкиного ведра! Пока Кошкин ловил, Серафима у лодки, на камушках, чистила рыбу. Потом, когда совсем стемнело, они развели на берегу костер. Кошкин вбил в песок две толстые рогульки, приспособил на них деревянную перекладину и посередине ее, над пламенем, повесил котелок.

Тихо было на реке. Только слышалось: неподалеку долбил свою вечернюю песню козодой да временами, всплескивая, шелестела вода у самой кромки берега. «Прибывает вода-то», — определил своим опытным ухом Кошкин.

Темнота сгустилась до черного бархата. На небе, ярко перемигиваясь, заблестели звезды, и, смотря на них сквозь реденькую кисею подымающегося от костра дыма, Кошкин, щурясь, видел, как прыгают, перескакивают с места на место золотыми кузнечиками звезды. А может, ему так казалось?

Когда уха была готова, Серафима, расстелив прямо на песке серую полотняную скатерть, поставила на нее алюминиевые миски, соль с перцем, положила горку аккуратнейшими ломтиками нарезанного хлеба и, умело действуя поварешкой, стала разливать по чашкам ароматную уху; Кошкин сквозь дремотно-счастливый настрой своего успокоенного духа услышал тихий голос Серафимы:

— Разбередил ты мне сердце, Лень, ох, как разбередил… А что делать, не знаю. Пойду-ка я, наверное, завтра утром в лагерь ваш, к начальнику, и скажу: «Принимайте на работу до конца сезона. Такие пышки ребятам стану печь!..» Ты, Лень, проводишь меня до лагеря, ладно? А там подумаешь да, может, и вовсе в город-то не поедешь. Что в городе? Духотища одна. А захочешь с ребятами из лагеря на рыбалку, прикатывайте на лодке прямо сюда. Здесь место рыбное, сам видишь. Уху для вас я ужо сама приготовлю.

Кошкин долго не отвечал, лежал на спине в раздумье. Потом сказал, тоже в раздумье:

— Засмеют меня ребята в лагере. Да и от начальника попадет.

— Не попадет, Лень, не попадет. Это я беру на себя, — принялась уговаривать Серафима. — Скажешь, что ты за мной приходил. А я тут как тут: повариха Быкова Серафима Ивановна. Ты думаешь, кто я? Меня тут по всему берегу знают!

Кошкин долго молчал, смотрел, как весело прыгают звезды в дыму, слушал, что шепчет тихая, теплая июльская ночь. И хотя он знал, что никого рядом нет, сказал так, чтобы услышала только одна Серафима:

— Ладно…

ВЕНЬКА-КОСМОНАВТ

Венька сидел на крыше дровяного сарая, когда скрипнула калитка и, поскрипывая по снегу калошами, во двор вошел человек в шляпе.

— Анфиса Петровна дома? — спросил он на редкость беззвучным голосом.

— Дома! — откликнулся Венька и, подобрав полы шубы, продолжал осматривать в бинокль небо.

Человек кашлянул, потопал ногами, сбивая прилипший к калошам снег, и скрылся в дверях неказистого бабушкиного домишки. На этом бы, казалось, и делу конец. Венька, задрав голову кверху, спокойнехонько продолжал бы шарить глазами по небу и, глядишь, увидел бы то, что хотел увидеть. Да не случилось так.

Едва только за неожиданным гостем захлопнулась дверь, на крыльцо вышла Венькина бабушка.

— Веньк, а Веньк! Подь сюда! — голосисто крикнула она.

Венька чертыхнулся и, засунув бинокль в карман, спрыгнул с крыши.

— Поможешь человеку вещи снесть, — тоном, не допускающим возражений, сказала бабушка, когда Венька вошел в кухню.

— Да, да, вот эти узелки, молодой человек, если сможете, — шевельнул пришедший роговыми очками, и его впалые морщинистые щеки разгладились в доброй улыбке.

Венька прикинул на руку вес двух туго набитых сеток, решил, что они не очень тяжелые, и утвердительно кивнул головой.

Человек в шляпе низко поклонился бабушке, пожал ей руку и, подхватив объемистый, перехваченный ремнями тюк, вышел на улицу. Венька выбежал вслед за ним. Доведись кто другой, Венька постарался бы как-нибудь отвертеться, но этот бабушкин знакомый был личностью явно интересной.

— Спутник, очевидно, решили посмотреть? — продолжая обращаться к Веньке на «вы», спросил приезжий.

— Ну да, — ответил Венька. — Там же собака!

— Да-с, Лайка… А вы любите собак?

— Очень! — признался Венька.

— Это хорошо… Ну, а почему же не заведете себе собачку?

— Собачку?.. Попробуй только! — усмехнулся Венька. — Бабка моя не переносит ни кошек, ни собак!.. А потом в Тобольске я временный жилец: мать завезла меня сюда, когда на Север с экспедицией отправлялась. Сами-то мы с Дальнего Востока.

— А кто, простите за вопрос, ваша мамаша?

— Геолог. А вы кто, простите за беспокойство? — невольно подражая собеседнику, спросил Венька.

— Я-то?..