Когда нам семнадцать

— Не хочет, — подтвердил Венька и тоже присел на корточки. — А дрожь у него от холода. Печь, видать, давно не топлена. — Помолчав с минуту, спросил: — Хлебом вы его пробовали кормить?

— Не ест он хлеба, — снова вздохнул Игорь Леонтьевич.

— А мясо?

— Не ест и мяса.

— Даже сырого?

— Никакого не ест.

— А молоко?

— Разве что сгущенное иногда…

Венька по-мужски, твердо пригладил ладонью свой хохолок на макушке и начал припоминать, чем же кормят собак еще.

— Третий месяц пошел сукиному сыну, — беззлобно сказал химик, встал и, заложив руки за спину, заходил из угла в угол.

Тем временем щенок, тычась носом, подполз к Веньке и лизнул его в руку.

— Ишь ты! — рассмеялся Венька. — Ласковый! Куда же вы его денете, когда в командировку-то поедете?

— Хотел взять с собой. А теперь… Да что говорить! — смешно растопырил руки Игорь Леонтьевич.

— Тем хуже для щенка, — заметил Венька, еще раз нюхнув пропитанный кислотами воздух. — Нездоровая у вас атмосфера, Игорь Леонтьевич. Продали бы лучше Верного мне, а? — неожиданно предложил он Игорю Леонтьевичу.

— Как это — продать? — опешил химик.

— Очень просто. Мать приедет и деньги отдаст, — объяснил Венька. — Вы же платили хозяину?

— Да что вы, Вениамин! — замахал руками Игорь Леонтьевич. — Я и так отдам, без денег. Только зачем он вам такой? Бабушка, поди, даже на порог не пустит.

— Пустит! — уверенно сказал Венька и посмотрел в добрые глаза ссутулившегося над ним человека.

— А волосы у вас такого же цвета — соломенные, как у щенка шерсть, — улыбнулся Игорь Леонтьевич. — И глаза одинаковые, купоросные. Вот только веснушки…

— Родственнички! — поддакнул Венька, видя, что с передачей щенка дело клеится. Он тут же надел шубу и сунул Верного за пазуху.

Очутившись в тепле, тот сразу умолк.

— Тепло ему перво-наперво нужно, — с видом знатока заметил Венька и шагнул к двери.

— Может, вы и правы… — растерянно пожал плечами Игорь Леонтьевич. — Да вы постойте, возьмите заодно и вот это… Вдруг да и выживет. — Химик порылся на книжной полке и протянул Веньке обыкновенную ученическую тетрадку в синей обложке. — Вот…

«Родословная», — прочел Венька старательно выведенное на обложке слово. — Тоже мне «родословная»! Но тем не менее ласково погладил щенка.

Игорь Леонтьевич, задумчивый, грустный, проводил Веньку до выхода и, прощаясь, сказал:

— Вот так, Вениамин, получилось… Не справился я со своей задачей. А уж вы не знаю как…

А разве Венька знал?

Дверь за ним захлопнулась, и сердце его тревожно заныло.

— Что же мы с тобой скажем бабке, когда она увидит тебя? — спросил он Верного.

Щенок безмятежно спал. И постепенно в голове Веньки стал рождаться план.

Явившись домой, он спрячет щенка под кровать. За печкой кровати не видно, а бабка будет сонная. Как только она уйдет за свою крашеную фанерную перегородку и, громко зевнув, погасит свет, можно прошмыгнуть в самый дальний угол кухни, где стоит большая клетка с курами. Там на полке в березовом туеске всегда найдутся яйца. Разбив одно из них и чуть-чуть присолив, Венька даст его Верному. Слегка присоленное он, пожалуй, станет есть. А утро вечера мудренее…

Венька ускорил шаг, проскочил калитку, взбежал на крыльцо и предстал перед бабушкой.

— Ну как, внучек, помог снесть вещи? — расплылась она в доброй улыбке.

— Помог, — буркнул Венька, боком пробираясь к кровати.

— Я так и знала, ты ж у меня хороший… Ну, снимай шубу да садись ужинать. Я тебе яичницу приготовила.

Бабушка сонно улыбнулась и уже хотела было идти ложиться спать, но вдруг прищуренные глаза ее широко раскрылись:

— Венька, а что это у тебя из-под шубы торчит?

Бабушка шагнула к Веньке — и ужас охватил его: в том месте на груди, где Венька никогда не застегивал шубу, торчал черепаший хвостик Верного.

— Щенок! Так я и знала!.. — подбоченилась Анфиса Петровна. — Носишь в дом всякую пропастину… Сей же час марш на улицу! Чтоб и духу этой заразы в моем доме не было!

Венька стоял не двигаясь.

— Ну чего уперся, как бык? Я тебе что сказала?! — перешла на свой обычный крикливый тон Анфиса Петровна. Сон ее как ветром сдуло.

А Венька стоял с опущенной головой и думал, думал. Думал о том, что у всех ребят бабки как бабки — старенькие, с тихими голосами, а у полной, цветущей Анфисы Петровны всегда засучены рукава и голос такой, словно она постоянно старается кого-то перекричать.

Но была у бабки одна слабость, которую Венька не раз уже использовал. Если долго стоять с опущенной головой, бабка не выдержит и спросит: «Придуриваешься, паршивец, что ли?» — «Нет, бабушка, — надо ответить, — голова что-то болит». — «Голова?..» И сразу Анфиса Петровна испуганно опускала руки и тащила Веньку к свету: «А ну, открывай рот, показывай горло». И, если послушаться, открыть рот, бабка тотчас сменяла гнев на милость. «Осподи, — начинала вдруг причитать она, — не дай бог, без матери тебя хворь возьмет… Ты бы, Веня, варенья малинового поел, прогрелся». И наступали счастливые минуты… Но для этого надо было долго стоять, а Верный, опущенный на пол, тыкался мордой в Венькины ноги и скулил все громче и громче.