Когда нам семнадцать

Задумавшись, сидела Анфиса Петровна в своем закутке, перебирая хрустальные вазочки, слежавшиеся салфетки… Вдруг ее чуткое ухо уловило злобное рычание. Выйдя на кухню, она посмотрела за печку, охнула и, схватившись за сердце, опустилась на стул. А в это время под кроватью Веньки летели клочьями старинные кружева, трещал по швам и без швов еще крепкий батист. Остатки свадебного наряда щенок затащил на свою подстилку и, довольный, улегся спать. Там его и увидел Венька, когда, вбежав в дом и почуяв что-то недоброе, заглянул под кровать.

Впервые за все время пребывания у бабки Веньке стало искренне жаль ее. Не говоря ни слова, он подбежал к ней, обнял ее седую голову и поцеловал в мокрую щеку.

— Веня, — еле слышно сказала бабка, — убери эту тварь из дому. Я за себя не ручаюсь, Веня…

Венька понимал, что в жизни его наступил решительный момент. Смалодушничай он, отнеси щенка химику, и кто знает, что станет с Верным? Однако недаром же говорится, что не вечно бывает тень, обязательно появится свет. Этим светом явилась мама. Громыхая чемоданами, она шумно вошла и, как была в оленьей дошке, рукавицах, маленькая, румяная, с обветренным от мороза и северных ветров лицом, бросилась к Веньке с бабкой и разрыдалась от счастья…

Две недели в тесном домике на окраинной улице Тобольска шло нескончаемое веселье. Мама рассказывала об интересной экспедиции, восторгалась здоровым видом Веньки, говорила, что он подрос, и беспрерывно обнимала мать.

— А Верный у нас просто изумительный! — сказала однажды мама, любившая собак.

Пес и в самом деле резко изменился к лучшему. Некогда кривые лапы его с шишками на суставах выпрямились, стали стройными, пружинистыми. Уши, напоминавшие в прошлом увядшие капустные листья, поднялись и стояли навостренными уголками, оживляя и без того симпатичную мордочку с умными, доверчивыми глазами. Желтый с розоватым оттенком цвет шерсти переходил в чисто белый на груди, и только хвост, начавший загибаться вверх, по-прежнему оставался рыжим.

«Ну и что ж, что рыжий? Зато кисточка на конце какая!» — утешал себя Венька.

Пришло время возвращаться домой, на Дальний Восток. Маме хотелось лететь самолетом, это было бы быстрее и проще, но Верный ни за что не желал надевать намордник, рычал и кусался, а без намордника собак в самолет не пускали.

Правда, и с посадкой в вагон обошлось негладко. Высокий, тучный проводник, проверявший при входе билеты, тоже потребовал намордник. И только находчивость мамы спасла положение: буквально на ходу поезда она схватила Верного за ошейник и втащила в вагон.

В купе ехали сначала втроем. Потом подсела какая-то женщина. Вскоре ее сменил мужчина. Затем опять ненадолго села женщина. И каждый новый пассажир, узнав о том, что Веньке с матерью предстоит находиться в вагоне еще несколько дней и ночей, выражал свое сочувствие.

Верный, сидя на привязи под столиком у окна, вел себя исключительно корректно: ел, когда ему подавали, бегал с Венькой на прогулки во время остановок, ни на кого не лаял, не огрызался, если не считать одного случая.

Дня через три после отхода поезда из Тобольска в купе вошел проводник вагона, помахивая перед собой веником, дал понять, что он пришел делать уборку. То ли веник явился тому причиной, то ли сам проводник, неповоротливый и злой, но Верный зарычал. Выскочив, он схватил проводника за штанину и вырвал клок.

Все это произошло в одно мгновение, так что ни Венька, ни мама, читавшая книгу, не могли принять никаких мер. А проводник ушел.

Трудно сказать, чем бы кончилась вся эта история: удалением Верного в холодный товарный вагон или вообще снятием всех с поезда, потому что ни Венька, ни мама без своего любимца даже и не мыслили продолжать путь. Но опять выручила находчивость мамы. Извинившись перед проводником, она протянула ему деньги на полную стоимость брюк и сказала, что ничего подобного впредь не случится. Верный был оставлен под столиком у окна.

Этот случай произошел поздно вечером перед остановкой поезда на какой-то большой шумной станции. А когда поезд снова тронулся, в купе вошел человек с подстриженной квадратиком бородкой. В руках у него сияла лакированная трость. Посмотрев на трость, Венька подумал, что пассажир хромой и ему придется уступать нижнюю полку. Но вошедший сказал «здравствуйте», забросил трость на верхнюю полку и как ни в чем не бывало стал укладываться там спать.

Человек, очевидно, очень устал, потому что не прошло и пяти минут, как над Венькиной головой раздалось ровное дыхание спящего.

Венька подметил еще одну особенность в пассажире: его необыкновенную аккуратность. В купе не было специальной вешалки, но он ухитрился повесить свои брюки так, словно находились они в гардеробе. Эти тщательно отглаженные брюки долго маячили перед глазами Веньки…

Проснувшись утром, Венька не увидел брюк, хотя по всем признакам пассажир еще спал.

«Неужели кто стянул ночью?» — испуганно подумал Венька, осматриваясь вокруг; и тут сердце его тревожно сжалось: на скомканных брюках пассажира безмятежно лежал Верный.

— Ты что наделал, что ты наделал?! — закричал Венька.