Когда наступает рассвет

Поднялся шум, начали собираться новобранцы, угрюмые взгляды которых не обещали ничего хорошего. Тогда унтер поднялся, широко расставил ноги и рявкнул:

— Разойдись! А ну, марш по местам!

Кто знает, чем могло кончиться для Домны все это, если бы не подошел матрос и не сказал:

— Эй ты, кудрявая! Тебя вызывают в салон первого класса. Там барыня расхворалась. Приказано, чтобы ты явилась в чистой одежде.

Домна, уже остывая, бросила:

— Погодите, и на вас найдется управа! — И пошла выполнять приказание своей новой хозяйки Космортовой.

3

В салоне первого класса, куда, переодевшись, явилась Домна, в кресле полулежала жена архитектора Космортова Софья Львовна. Она была в шелковом китайском халате ручной вышивки. Концы пояса халата небрежно свисали до полу. Склонив набок голову и беспомощно опустив руки с тонкими длинными пальцами, она чуть слышно стонала. Около нее суетился Михаил Кондратьевич. Тут же в салоне был и Латкин. Он стоял в глубине, у окна и, засунув руки в карманы, со скучающим видом наблюдал однообразный пейзаж.

— Воды! Компресс на голову! — сердито приказал Домне Космортов.

Она оторопела. С чего это он так? Все-таки свой человек, коми…

— Ты что — не поняла? Воды, компресс! Побыстрее!

— Ах, Мишель! — приоткрыв глаза, сказала жена. — Зачем компресс? Ведь это мигрень. Где мой мигреневый карандаш? Ах, как мне тяжело! Кажется, я скончаюсь.

— Уважаемая Софья Львовна! Вам надо отдохнуть, тогда утихнет и боль, — посоветовал Латкин. — Вам лучше отправиться в каюту и прилечь.

— Доктора мне, Мишель! — снова простонала жена архитектора и, вдруг выпрямившись в кресле, прикрикнула — Да побыстрее поворачивайся, тюлень несчастный!

— Но, дорогая Софи! — взмолился Космортов. — Пойми: мы на пароходе. Я спрашивал капитана — доктора у них нет. Здесь только мы и новобранцы.

— Не говори мне про них! Боже мой! Весь день простоять на пристани из-за этих мерзких голодранцев!

— Кто мог подумать, что народ вздумает шуметь?.. Разреши, Сонечка, я поухаживаю за тобой! — И Космортов начал натирать виски жены мигреневым карандашом.

— Так и знай, что я в первый и в последний раз в вашем Усть-Сысольске. Ах, если бы ты знал, как болит голова! Подай папироску, — устало попросила Софья Львовна, поудобнее устраиваясь в кресле.

Домна, убирая всюду разбросанные вещи, с удивлением наблюдала за капризами барыни.

— Хватит с меня и того, что я видела и пережила тут. Дикари, а не люди! Самоеды!

— Зачем ты так, Софи, — мягко заметил муж. — Самоеды живут в тундре, а здесь зыряне. Я объяснял…

— Ах, не все ли равно, — отмахнулась жена и повернулась к нему спиной.

— Степан Осипович, — обратилась она к Латкину, — послушайте, что я наблюдала в гостях у дяди в Кочпоне. Кошмар! Тараканы, духота. Едят все из одной посуды, облизывая ложки. А свой дурацкий рыбник берут пальцами… Бр-р!

— Софи! Зачем при посторонних? — нервно передернулся Космортов.

Но та безжалостно продолжала:

— Степан Осипович, скажите, правда ли, что у вас все вместе ходят в баню?

— То есть как все вместе?

— Мужчины, женщины, дети, старики, старухи…

— Вранье! — круто повернувшись, довольно резко ответил Латкин. Ему надоел этот глупый разговор. — Не смею спорить, может быть, где-нибудь в глуши и можно встретить нечто подобное, но вряд ли. Зато, скажу, здесь народ честный и скромный. Живут, не зная замков и запоров: уходя из дому, кладут поперек двери коромысло — знак того, что все ушли, — и этого достаточно, чтобы в дом никто не вошел. Более того. Охотники иногда оставляют в своих лесных амбарчиках дичь, меха, всю свою добычу за охотничий сезон. И никто не тронет.

— Ну да! Рассказывайте! А сегодняшнюю историю с новобранцами как прикажете понимать? До чего мы так дойдем! Нет, здесь нужна твердая рука — шомполами и сквозь строй!

— Милая Софья Львовна, теперь так нельзя! — возразил Латкин.

— Иногда пожалеешь, что нельзя, — поддержал жену Космортов. — У тебя еще не выветрилась студенческая дребедень: просвещенный век, демократические свободы, равенство, братство! В университете на студенческих сходках ты примерно такие речи произносил. И доигрался, попал под негласный надзор полиции.

— Положим, под надзор полиции я попал уже здесь, в Усть-Сысольске. Но это не суть важно, — возразил Латкин. — Важны убеждения.

— Убеждения — это твое личное дело. Однако в имении твоей супруги их, видимо, лучше держать при себе. Она, насколько мне известно, не любит либеральную болтовню. Впрочем, не сердись. Тебе виднее, мой друг! — стараясь свести разговор к шутке, сказал архитектор, довольный, что удалось отвлечь внимание жены от ее мигрени.

— Я и не собираюсь долго задерживаться у жены, — возразил Латкин. — Съезжу, посмотрю и — сразу же обратно. Мне там делать нечего, помещик из меня не получится. Лучше быть уездным агрономом…

4

Едва пароход отошел от городской пристани, Проня, закрытый в трюме, прильнул к небольшому круглому иллюминатору.

Мимо проплыли Соборная гора, окраины города. И где-то там, позади, осталась ветхая избенка вырастившей Проню бабушки Федосьи.