Когда наступает рассвет

Вернулся Космортов. Он недавно закончил Петергофскую школу прапорщиков и щеголял в офицерской форме. Михаил Кондратьевич обычно пропадал в военном ведомстве, иногда, ссылаясь на служебные дела, по нескольку дней не бывал дома. Но это воскресенье обещал провести вместе с семьей.

— Мишель! Неужели ты серьезно решил стать военным? — спросила за столом Софья Львовна. — Разве нельзя обойтись без этого? У нас есть связи, знакомства. Наконец, можно попросить у великого князя, он, надеюсь, не забыл меня.

— Дорогая Софи! — поцеловав руку жене, сказал Космортов. — В этот грозный час, когда отечество в опасности, я не могу стоять в стороне. Священный долг каждого патриота — защищать престол. Во время войны архитектору делать нечего. В эти дни занимаются не созиданием, а разрушением. Как военный, я больше принесу пользы многострадальной России.

— Ах, ты вечно говоришь таким языком, точно перед тобой не я, твоя жена, а рота солдат! Ты все время твердишь: «Долг, долг!» Для меня непонятно, почему именно тебе надо становиться военным? Есть же другие. Наконец, тебя могут убить!.. Что будет со мной?

— Война есть война, всякое может случиться. Но пока же нет причин оплакивать меня. Буду находиться в Петрограде, при военном ведомстве! — успокаивал жену Космортов. Про себя же он подумал: «Сейчас я просто прапорщик. Но если и дальше все пойдет так же хорошо, можно надеяться и на полковничий чин. Полковник Космортов!» Он самодовольно взглянул в зеркало и потрогал пальцем красиво подстриженные усы.

— Ах, когда все это кончится! — вздохнула Софи.

— Войну мы будем вести до победного конца.

— Ах, довольно! Хватит, — закрывая руками уши, запротестовала Софья Львовна.

Когда хозяева пообедали, Домна осмелилась спросить у барыни:

— Мне надо сходить в город. Письмо домой отослать. Можно?

— Ах, милая, ты опять? — поморщилась хозяйка, хотя последние три недели Домна никуда не отлучалась. — Мишель! Как считаешь, можем разрешить ей прогуляться?

— Почему же нет, если ненадолго, — отозвался Михаил Кондратьевич. — Возвращайся до вечера, мы с женой сегодня едем в театр. Софи, ты, надеюсь, не забыла: в Александринке сегодня дают «Маскарад».

— Ах, право, Мишель, это так опасно, ведь придется так поздно возвращаться домой! Я просто боюсь: теперь всюду эти беспорядки. Горничная хлеба сегодня не смогла достать — булочная так и не открылась. А на Выборгской, рассказывают, в одной булочной все окна разнесли вдребезги.

— Ничего страшного. По городу курсируют конные городовые. Театры работают, как обычно. А всем крикунам министр Протопопов скоро заткнет глотки.

Домна быстро прибралась в комнатах и пошла переодеваться. Она спешила уйти, пока хозяева не передумали.

Но не только из-за письма Домна торопилась в город. В те редкие дни, когда удавалось вырваться из дому, Домна заходила к дворнику Кузьмичу. Он был единственным знакомым человеком в городе. Старый Кузьмич жалел Домну и часто, остановив во дворе пробегающую с покупками девушку, заинтересованно расспрашивал ее, что пишут из дому, не обижают ли хозяева, приглашал почаевничать.

Однажды Кузьмич сказал Домне:

— Приходи, дочка, к вечеру, если сможешь. С хорошим человеком тебя познакомлю.

Тогда и познакомилась девушка с Иваном Петровичем Ткачевым. Ткачев, приходившийся Кузьмичу родственником, изредка наведывался к одинокому старику.

Это был высокий, сухощавый человек с небольшой черной бородкой, обрамлявшей впалые щеки. На фронте он попал под газовую волну, пролежал несколько месяцев в госпитале, выписался белобилетником. Работал он на прядильно-ткацкой фабрике. Он и теперь кашлял, дышал тяжело и часто.

Потому и торопилась Домна к Кузьмичу, что знала, сегодня старик ожидает Ивана Петровича, а Домна давно задумала поговорить с Ткачевым.

Сегодня они встретились, как старые знакомые. Иван Петрович расспрашивал девушку о новостях из дому, о ее жизни в господском доме.

— Глаза бы мои не смотрели на этих бездельников! — рассказывала она Ивану Петровичу. — Никогда им не угодишь. Есть у них старая мать, выжившая из ума. Намедни чашкой в меня запустила — зачем, говорит, кофе холодный? Сама не пила сначала, остужала, чтобы не обжечься, а потом я же и виновата стала. И все они такие!..

— Зато ты сыта, — заметил рассудительный Кузьмич. — А это кое-что да значит по нынешним временам!

— Опостылело все. Иван Петрович, помогите на завод или на фабрику устроиться.

— Правильно решила, девушка, — подумав, сказал Ткачев. — Сам знаю, что значит ходить перед барами на цыпочках. Да только трудно устроиться. Заводы останавливаются. Сырья нет…

— И вашу фабрику закроют? — спросила удрученно Домна.

— Нашу пока не собираются. Хозяин наш изворотлив, как дьявол: получил заказ на солдатскую бязь. Работой мы обеспечены. А многие теперь без дела сидят. Все ищут работы. Боюсь обещать. Попробую спросить.

— Пожалуйста, Иван Петрович! Знакомых никого. Одна я тут, одинешенька!

— Ладно, — сказал Ткачев, поднимаясь. — Прислугой быть мало толку… Не желаешь ли прогуляться со мной на Петроградскую сторону?