Когда наступает рассвет

В суете и заботах бежали дни, незаметно прошел год. Домна по-прежнему работала горничной у Космортовых. Семейство их вообще-то было небольшое — сам архитектор, Софья Львовна, ее мать — выжившая из ума старуха, избалованный и капризный сын Космортовых Алексаша. Хозяева жили по-барски, в особняке. Чтобы следить за чистотой и порядком в нем, Домне еле хватало дня.

Девушка за год, проведенный ею в Петрограде, заметно изменилась, вытянулась, повзрослела. Исчезла ее деревенская застенчивость и угловатость. Она и одевалась теперь по-иному: хозяйка заставила носить накрахмаленную наколку, кружевной фартучек. Походка Домны стала более собранной. И только густые русые волосы были по-прежнему заплетены в тугую косу.

Ютилась Домна в каморке за кухней. Здесь до нее жила другая горничная, русская девушка. Как иногда говорила Софья Львовна своим знакомым, эта девушка так разбаловалась, что вздумала вступать в пререкания. Естественно, пришлось ее уволить.

Трудно приходилось Домне на первых порах в господском доме. Хозяйка сама занималась «воспитанием» девушки: поучала, указывала, требовала. Особенно много шуму было, когда Домна принималась гладить белье барыни. Тут ей никак нельзя было угодить: и выглажено-то плохо, и складки не такие, и уложено никуда негодно. Долго и упорно барыня учила Домну, как надо ходить, как прислуживать господам за столом, как держать себя при гостях. Не раз Софья Львовна хваталась за голову:

— Ах, эта дикарка сведет меня с ума…

Вернувшись из Усть-Сысольска, Софья Львовна продолжала всем жаловаться на свои болезни. Она уверяла всех, что там, на родине мужа, подцепила какую-то азиатскую болезнь, день-деньской перелистывала медицинские справочники, гоняла Домну по городу за лекарствами. Своему доктору жаловалась на боли в сердце, головокружение, целыми днями лежала на кушетке, ругала мужа, что увез ее к черту на кулички, к северным дикарям.

Доктор советовал вести активный образ жизни, говорил о пользе свежего воздуха и дальних прогулок, но Софью Львовну эти советы выводили из себя, за глаза она называла доктора «сапожником» и продолжала глотать порошки, требовала найти хороших специалистов.

Поздней осенью в один из воскресных дней Домна, накормив господ, ушла в свою каморку написать матери письмо.

Эти редкие минуты, когда девушка оставалась наедине, читала письмо от домашних или сама писала им, были самыми радостными в ее жизни. Она как бы с глазу на глаз беседовала и с матерью, и сестрой Анной.

Правда, ни старушка мать, ни сестра не учились грамоте и, чтобы написать письмо Домне, обращались за помощью к какому-нибудь грамотею, чаще всего к хромому соседу Андрону, бывшему солдату. Поэтому их письма на три четверти состояли из поклонов «до сырой земли», приветов от родственников и знакомых. И все же весточка из родного края, каждое слово, согретое теплом материнского сердца, были дороги: они словно доносили дыхание родной пармы.

И на этот раз, прежде чем взяться за письмо, она вынула все старые, полученные от родных письма, внимательно их перечитала.

«Сегодня воскресенье. Мама с Анной отдыхают, — думала она. — Анна, конечно, ускакала к подружкам, а к маме, может быть, пришли соседки…» Мысленно Домна перенеслась в свои родные места, в деревушку Дав, где ей знакомо каждое дерево и где каждая ветка, покачиваясь, как бы приветствовала ее. Глубоко вздохнув, Домна провела рукой по волосам, машинально проверяя, не распустилась ли коса, взяла карандаш и начала писать: «Здравствуйте, дорогая мама и родная сестра Аннушка!»

Оберегая материнское сердце, она не стала писать о том, как трудно ей живется в Петрограде. Написала лишь, что живет на старом месте, получила от хозяев жалованье и на днях вышлет. Просила не беспокоиться за нее, беречь себя, особенно зимой. Расспрашивала про домашние дела, много ли яиц снесла за лето молодушка, как уродилась картошка.

Несколько раз приходилось Домне отрываться от письма. Только начала писать, как из гостиной раздался голос барыни:

— Домна, где ты пропадаешь? Сбегай в аптеку за лекарством! Побыстрее…

Вернувшись из аптеки, девушка взялась за неоконченное письмо. В дверях каморки появилась хозяйка.

— Ты опять спряталась? Иди в спальню матери. Она жалуется на живот. Сделай ей массаж, да поосторожнее… Ах какая ты, право, копуша! Быстрее же!..

И Домна, оставив письмо, побежала массировать дряблый живот старухи.

А потом разошелся Алексаша — орет на весь дом, не желает надевать чулки. И снова Софья Львовна послала горничную возиться с ним.

И хотя был воскресный день, для Домны он ничем не отличался от обычного.

«Не смогу я так долго жить, не по мне эта работа. Уйти куда-нибудь, что ли?» — в последнее время Домна все чаще задумывалась об этом.

С утра Космортов уехал с визитами в город. Его ждали к обеду.

— Домна, — позвала Софья Львовна усталым, страдальческим голосом, — пора накрывать на стол… Правда, у меня совершенно нет аппетита…