Когда наступает рассвет

И действительно, через некоторое время один за другим стали появляться сначала дружки и приятели Васюка, а затем и взрослые. В избенке бабушки Федосьи набилось народу — повернуться негде! Заняты были все лавки. Опоздавшие устроились на голбце. А ребята забрались на печку и притихли, наблюдая, что делается в избе.

— О, вернулся Прокопий! Здорово, — приветствовали его соседи. Перекидывались шутками:

— Вот тебе и головорез Пронька! Смотри, каким соколом стал.

— Вырос паренек. Женить надо будет.

— Э! Вдовушек у нас хоть отбавляй! Любая на выбор!

— Зачем вдовушки? Из сухой березы сок не течет… Для него и девушки найдутся. За такого удаль-да-молодца любая с радостью выйдет.

Улыбаясь, Проня отшучивался…

Навестили Проню и солдаты-фронтовики Арсений Вежев и Андрей, по прозвищу Долгий. Они вернулись домой значительно раньше, но продолжали ходить в солдатском обмундировании, донашивали его. Андрей был в старенькой, местами подпаленной шинельке и в ботинках с черными заношенными обмотками. На Арсении шинель получше, кавалерийская, до пят, хорошие сапоги и серая солдатская папаха, с красной кумачовой полоской наискось. Глаза у Арсения острые, ястребиные, и нос с горбинкой, как у ястреба.

Солдаты-фронтовики жадно затягивались махоркой, которой угощал их Проня, и расспрашивали, что нового в Петрограде, в Москве, сами рассказывали, где и как воевали, чего насмотрелись на белом свете.

— Нашего брату порядочно уже вернулось домой, — глухим, простуженным голосом сказал Андрей Долгий. — Встречал я тут кодзвильских знакомых, из местечка Ягвыв. В Читу, в Кочпоне тоже есть солдаты. Собрать всех, пожалуй, рота наберется.

— А Ладанов вернулся? — поинтересовался Проня. — Мы с ним на войну вместе отправлялись. В Ярославле, в запасном полку некоторое время вместе прыгали. А потом их, учителей и разных других образованных, оставили муштровать там, а меня забрали на флот. С тех пор ничего не слыхал о нем. Жив ли?

— Это ты про зятя Гыч Опоня, что ли? Жив-здоров, — отозвался Андрей. — Прапором вернулся.

— Прапорщиком? Ишь ты! — удивился Проня.

Ему вспомнилось, как они собирались у Краснога яра на берегу Сысолы. Тогда Мартынов на последней сходке читал статью Ленина «О поражении своего правительства в империалистической войне». Вспомнил Проня и разговоры у котелка с ухой, и как неожиданно Ладанов заспорил с Мартыновым, яростно заспорил…

«Вот бы теперь поговорить с ним, любопытно, что он запоет?» — подумал Проня.

— Как живет Макар, тот, что кирпичи обжигал Гыч Опоню?

— Вчера встретила его, в город ковылял на своей деревяшке, — сказала Настасья.

— А про Мартынова ничего не слышно? Помните ссыльного, который работал в кузнице у реки?

— Кто ж его не помнит?! Редко такого человека встретишь, мастер на все руки. Да вскоре после того, как тебя на войну забрали, его куда-то еще дальше на север угнали! — сообщил мужичок в старенькой малице из оленьей шкуры.

— Постойте! Да я его видел недавно! — вспомнил Арсений. — В Архангельске случайно встретил. На лесопильном заводе работает. Устроился там, как вернулся после Февральской революции. Между прочим, всем вам, кирульским, поклон просил передать, а тебе, Проня, особо.

— Вот за это спасибо, Арсений! — обрадовался Проня. — Замечательный он человек! Может, и доведется еще встретиться с ним!.. А скажите, доверенный Космортов тут еще в городе живет? Перед отъездом на службу я у него в работниках был. За ним еще должок остался… Вместо расчета он мне на прощанье такого пинка дал, что я пулей летел с крыльца…

Все рассмеялись, только Андрей Долгий сказал хмуро:

— Этот? Куда деться поганой душе? Здесь он. За что же он тебя так угостил?

— За листовки. Может, помните, как в Успеньев день они летали над Соборной горой? За те самые…

— Это ты, что ли, раскидал их?

— Ага! Мартынов поручил… Уж и трепал меня исправник, чуть всю душу не вытряс — все допытывался, кто велел раскидать листовки. Да только не на такого напал… Голубев тоже еще в городе обретается?

— Этот давно смазал пятки! — отозвался мужичок в малице.

— Жаль!.. Попадись он мне сейчас, повертелся бы он у меня, — с сожалением покачал головой Проня. — Что ж, придется взяться за доверенного.

— Как бы он тебя самого не заставил крутиться волчком, этот бородатый леший! — сказал Андрей. — Мне он, браток, недавно судом пригрозил.

— За что же?

— Эх, и не говори! — вздохнул Андрей. — Признаться, малость повольничал я. А если толком рассудить, правда на моей стороне. Дело было так: едва я успел вернуться со сплава, меня цап-царап к воинскому начальнику, а оттуда прямо на пароход. Не успел ни расчета получить, ни даже жену обнять по-настоящему. Так и уволокли на германскую… Вернулся домой недавно, смотрю — семья голодает, куска хлеба нету. Пошел к доверенному. Так и так, говорю, Кондрат Мокеевич, три года из окопа не вылезал, вас от ворогов защищал. Пришел домой, а тут — хоть шаром покати. Хозяйство в развале, семья голодная. Прикажи в счет старого долга отпустить со склада хлеба, провизии. Погибаем, говорю. Он эдак на меня волком… «Я, говорит, знать тебя не знаю и никому ничего не должен!»