Когда наступает рассвет

Свою речь он начал с древних времен. Прошлое народа коми в его описании было сказочное. Не скупясь на эпитеты, протопоп говорил, как в далеком прошлом по всему северу пролегали торговые пути на солнечный юг и на восток, вплоть до Персии, что здесь, от берегов Ледовитого океана и до самой Москвы, существовало богатое, мощное государство. Он ссылался на легенды и предания, на исландские саги и даже упомянул древнегреческого историка Геродота. Свои доводы он подкрепил названиями рек и озер, корни которых якобы заимствованы из языка коми, прихватив и такие отдаленные, как Дон, Нева, Москва.

— Итак, о чем все это свидетельствует? — говорил с подъемом протопоп. — О том, что древние коми, предки наших предков, занимали огромную территорию, весь европейский север. И это было воистину огромное государство — Биармия!..

Он выбросил руки вперед, откинул назад голову и на мгновение замер в позе пророка. Ему ответили аплодисментами. Особенно старались дамочки, мало что понявшие в его речи, но не упустившие случая обратить на себя внимание.

В конце речи протопоп призвал просвещенную публику уезда не жалеть сил для восстановления прошлого величия и сплотиться вокруг общества по обновлению жизни коми.

— Златоуст! — восторженно шепнул Латкину Кондрат Мокеевич. — Хорошо говорит.

— Да, — согласился Латкин. — Он умеет говорить.

В зале еще гремели аплодисменты, хотя протопоп уже удалился. Латкин оглянулся и увидел невдалеке зятя Гыч Опоня, бывшего учителя Ладанова, в форме прапорщика.

«Значит, и этот вернулся!» — машинально отметил Латкин и тут же забыл о нем.

На сцене начинался спектакль. Появилась Мария Васильевна, изящная в черном платье. И с этого времени Латкин больше уже никого и ничего не видел.

2

В антракте доверенный Космортов пригласил Латкина и протопопа в буфет.

Там было пусто, лишь Ладанов у стойки о чем-то расспрашивал буфетчика.

— Здравия желаю! — козырнул он вошедшим.

— Давно приехали, Алексей Архипович? — пожимая Ладанову руку, спросил Латкин. — Рад вас видеть в родных краях! Что ж не заглянете к нам в управу? Нехорошо, батенька, нехорошо!

— Простите, на днях обязательно зайду, уважаемый Степан Осипович!.. Не желаете ли закурить? С собой привез папиросы «Нега», сейчас — редкость.

— Буду ждать, — закуривая душистую папиросу, покровительственно сказал Латкин. — С вашим тестем, Афанасием Петровичем, мы часто видимся. Он гласный, навещает управу, помогает нам. Надеюсь, и вы не останетесь в стороне? Образованные люди нам нужны…

— Весьма рад быть полезным! — щелкнул Ладанов каблуками хромовых сапог. Он был все такой же худощавый, долговязый и нескладный. Военная форма висела на нем, как на вешалке. Лишь в движениях появилась порывистость. Он весь подергивался, говорил торопливо, словно куда-то спешил.

Буфетчик, толстенький, услужливый дядя Ваня, еще с порога заметил знатных гостей и только ждал времени, чтобы обратиться к ним.

— Пожалуйте-с, гости дорогие! — раскланивался он. — Что прикажете подать? Только что вскипятили самоварчик.

— А что еще у тебя есть, дядя Ваня? — уставился на буфетчика доверенный.

— Есть салатик, маринованные рыжички, ваша любимая заливная щука-с, Кондрат Мокеевич!

— М-да, — недовольно скривил губы доверенный. — Раньше, бывало, зайдешь к тебе, и сердце радуется… А теперь одна скука.

— Истинно так, Кондрат Мокеевич! Совершенно нечем угощать дорогих гостей. Никакой торговли нет. Плохо стали жить, ох как плохо…

Буфетчик, скосив глаза, посмотрел на Ладанова, спешившего управиться со своим чаем. Как только раздался звонок, приглашающий в зал, прапорщик раскланялся и помчался наверх. Космортов, кивнув головой буфетчику, заговорщически спросил у него:

— Поищи у себя, не найдется ли чего покрепче чая? Мы хотим посидеть тут.

Латкин тоже многозначительно подмигнул дяде Ване.

— Поискать можно, Степан Осипович! Отчего не поискать…

Буфетчик пошарил в шкафу рукой и, улыбаясь, извлек бутылку смирновской водки.

— Оказывается, была — в уголке стояла, а мне и невдомек!

— Каналья, давай ее сюда, голубушку! — воскликнул Космортов, потирая руки. — Проводи-ка нас в отдельную комнатку.

Буфетчик расставил на подносе бутылку, рюмки, закуску и повел гостей в отдельную комнатку. Те, расположившись как дома, задымили папиросками.

— Хороша, чертовка! — посмотрел доверенный рюмку на свет. — Уж и прозрачна… Иерусалимская слеза.

— Моя любимая, — щелкнул пальцем по этикетке бутылки Латкин. — Настоящий бальзам.

— Что слышно в мирской жизни, Степан Осипович? — похрустывая маринованными рыжиками, спросил протопоп у Латкина.

— Ничего утешительного, Яков Дмитриевич!.. — отозвался тот. — По слухам, большевики в Брест-Литовске ведут переговоры с немцами о заключении перемирия.

— Позор! — тяжело скрипнув стулом, определил Космортов. — Большевики продадут немцам Россию.

— Истина глаголет вашими устами! — поддержал отец Яков. — Но лучше немцы, чем большевики…

Космортов сказал в раздумье:

— Долго ли еще продержатся большевики у власти?