Когда наступает рассвет

— Ой, Степан Осипович! — пожаловалась Суворова. — Разорили до нитки, все отобрали. Муж теперь занимается извозом. А сколько слез я пролила за это время! Как бога ждала тебя, не теряла надежды, надеялась и вот наконец дождалась. Ты ведь мой ангел-избавитель?

— Конечно же, Маруся! Теперь я здесь, и ты можешь быть спокойна за свою судьбу. Мое сердце принадлежит тебе.

Слегка пожимая пальцы Суворовой, Латкин заученно улыбался, стараясь уверить ее и себя в своих прежних чувствах. В то же время он понимал, что совершенно равнодушен к ней.

— Ой, Степан Осипович! Скажу откровенно: хотя я в некотором роде и замужем, но по-настоящему люблю только тебя. И никогда никого другого не любила.

Латкин, прижимая ее к себе, думал с усмешкой: «А вот это уже для меня совершенно безразлично. Не жениться же мне на тебе!..»

Но говорил другое, привычное:

— Радость моя! Русалочка…

В партизанском отряде

1

Лес, где расположилось сторожевое охранение партизан, стоял в безмолвии. Словно отлитые из бронзы, сосны грозно щетинились по краю высокого заснеженного бора.

С горы хорошо проглядывалась вьющаяся лесом проселочная дорога. Где-то там, за темной кромкой леса, верст за тридцать, угадывалось большое село Визинга. Там находились белые.

Зима еще только-только вступала в свои права. Куда ни брось взгляд, всюду бело и нарядно, холодно и безжизненно, как в заколдованном царстве.

Но бор был не такой уж пустой, как могло показаться. Вон дрогнула ветка, и серебристой пылью посыпался сверху снежок. Сосна большая, высокая, к сбитый с верхней ветки снег не сразу достиг человека, притаившегося внизу.

Молодой партизан, в шинели и в шапке с кумачовой лентой наискось, с удивлением посмотрел вверх: почему это вдруг посыпался на него снег?

Он заметил юркую, веселую белку с роскошным пушистым хвостом. Появившись невесть откуда, она резвилась, не обращая внимания на дозорного с ружьем.

Вдруг белка насторожилась: она заметила другого человека. Был он плечистый, рослый, с ястребиным, с горбинкой, носом и зорким взглядом. Появился он от завала — от кучки деревьев, сваленных поперек дороги, чтобы загородить проезд. Не дойдя нескольких шагов до сосны, на которой прыгала белка, партизан в старой кавалерийской шинели остановился и внимательно огляделся. Не заметив ничего подозрительного, он не спеша направился к дозорному:

— Ну что, Ваня?

— Тихо, Кузьмич! — звонким девичьим голосом ответил молодой партизан. — Белочка вертится вон там, вверху. — Боец перекинул винтовку на левую руку и правой стал показывать старшему: — Смотри на мой палец. Голову повернула сюда, на нас смотрит. Уши торчком. Видать, прислушивается.

— Вижу… Шубка у нее совсем зимняя, сизая. Как раз для охотника! — сказал Арсений Вежев, которого в отряде чаще всего звали просто Кузьмичом. Он был старшим в партизанском сторожевом охранении на этом участке. Оглядев сосну, Кузьмич перевел взгляд на землю и, не найдя беличьих следов, сказал — У нее тут гнездо. На снегу следов нет, значит, верхом пришла.

— На такой-то высоте?

— А что? Думаешь, голова закружится у нее? Лучше любого циркача сиганет. Если лес густой, она поверху может быстрее, чем мы по земле, передвигаться.

— Я ей сухарик положу. Возьмет ли только? — Молодой партизан вынул из кармана шинели сухарик, отломил кусочек и положил на сухой сучок, до которого еле дотянулся.

— За зверька беспокоишься? — пряча улыбку, добродушно сказал Вежев.

— Да ведь она такая махонькая и одна в огромном лесу.

— У нее глаза зорче наших. Захочет, найдет твой сухарик и без очков…

Вежев поставил ружье рядом, вынул кисет с табаком и, свертывая самокрутку, посматривал на бойца.

— Иди отдохни, Ванюша! — сказал Вежев. — Там ребята хвои натаскали, навес устроили. Можешь прилечь и подремать. Все не на голом снегу. Но никаких костров.

— Не так уж холодно, зачем огонь!

Присев на снег, Вежев зажег самокрутку, прикрыв ее ладонью, и, затягиваясь дымом, добавил:

— Придем в деревню, там досыта напьемся горячего чая. А пока потерпим.

— И без чаю можно прожить… А я вот видела чаевников, когда работала в Устюге прислугой в доме одного купца! Те без чаю дня не жили. Особенно хозяйка. Возьмет этак на пальцы широкое блюдце, дует да потягивает. А я наблюдаю и дивлюсь: куда столько влезает?

Вежев рассмеялся, представляя, как пьет устюжская купчиха. Потом бросил взгляд на дорогу.

— Ни один белый гад не проскочит. Тут одна эта дорога… — сказал он.

— Ночью труднее. Так и кажется, из-за каждого дерева кто-то выглядывает.

— Страшновато бывает?

— А чего врать? Всяко бывает! Я, Кузьмич, знаешь, как поступаю в таких случаях? Начинаю себя ругать: «Ах ты, трусишка! Заячья душа! Каждого гнилого пня боишься!»

— И помогает? — улыбнулся Вежев.

— Сразу отходит от сердца. А иногда тихонечко напеваю себе под нос: «Смело, товарищи, в ногу!»

— Наверно, тяжело тебе, Домна, в отряде? — помолчав, спросил Вежев.

— А что? — вскинула на него настороженный взгляд партизанка.

Домну в отряде как-то само собою стали называть Ваней. Под этим именем она и в разведку ходила, и другие задания выполняла.