Когда наступает время. Книга 2.

— Ты хотел смотреть? Смотри. Неужели измученное страданиями тело еще способно возбуждать?! Или ты еще живешь воспоминаниями о мальчике-рабе?! Что, я все еще хорош, и ты не откажешься насладиться крошками с царского стола?! Ты, который был столь горд и высокомерен, теперь кроток до слез? Ты стар и сед, но не в том беда! Ты — ничтожен и мерзок!

Саламин бросился к ученику.

— Пусть так! Не гони меня, Багоас! Ты ведь теперь свободен! Ты слишком многим мне обязан! Где бы ты сейчас был, не попади ты ко мне!

— Слишком многим?! Где бы я был — не твоя забота, и где я есть — не твоя заслуга! Я был не по деньгам для тебя, будучи рабом, ибо должен был принадлежать Дарию. Он получил в усладу мальчика-девственника и так и не узнал, что товар был порченный. Он ведь не узнал, что грязный вонючий торговец рвал меня на засаленных скрипучих досках рынка! Он так и не узнал, как ты лапал меня и однажды не сдержался, когда Фрасибул опоил меня, и я лежал без чувств, а ты после платил ему за молчание, и вы вместе решили, что через несколько дней уже никто ничего не заподозрит! Ты думал, я не знал?! А теперь являешься и целуешь мне ноги, умоляя не гнать тебя?! Теперь, когда тело моего царя лежит не погребенное, ты надеешься, я брошусь в горе в твои липкие объятья?! Проживи я еще тысячу лет, я буду думать только о нем! Если бы хоть раз видел Александра, ты не посмел бы даже подумать о том, что предлагаешь! Ты говоришь, он дал мне свободу! Разве способен ты понять, что, даже получив ее, я навсегда остался его рабом! И свободен я не от него, а от тебя!

Багой высвободился из объятий Саламина, отступив несколько шагов.

— Мерзкий похотливый пес! Убирайся, ибо мой дворец теперь навсегда обитель горя и одиночества! Иди и знай, что тот, кто был великим царем, был и великим любовником! Он был настолько глубок в проявлении чувств, насколько прост в жизни! И то, что он отослал гарем, всех, но не меня — тому подтверждение!

Багой накинул халат, а учитель остался сидеть на полу.

— Купи себе много мальчиков! Пусть они услаждают твою старость! Вон!

Оставив гостя, Багой направился к дверям. Саламин видел, как переливается шелк, оглаживая спину и ягодицы ученика. Темные, словно глубокая ночь волосы тугими спиралями ниспадают до поясницы. Запястья в дорогих браслетах плавно движутся в такт шагам. Осанка пропитана горделивым достоинством.

Уже позже, придаваясь наслаждениям со старыми друзьями в своем доме, Саламин ненароком обмолвился о встрече с евнухом царя. Те из них, что не знали Багоя, заинтересованно начали расспрашивать о фаворите.

— Неужели он был столь могуществен, что имел на Александра влияние?

Саламин расхохотался.

— Могуществен? Он был столь развратен с детства, что порой не знал в том меры. Он даже меня, будучи еще учеником, однажды совратил столь умело, что я был немало удручен тем, чтобы Дарий не прознал о том.

— Ты седлал его? — удивление нарастало.

Саламин откинул с плеча посеребренные пряди и для вида покраснел.

— Приходилось.

— Говорят, Александр таскал его с собой повсюду? Видно, он действительно умен.

— Ну, не зря, он столь богат теперь, что нам не пара. Умные евнухи всегда влияли на царей.

— Слышал я, он приложил руку к смерти Орсина, — сказал один из гостей.

— Там какая-то запутанная история.

— Мне рассказывал один человек, — с воодушевлением продолжил гость, что, когда Александр вернулся после похода в Пасаргады, Орсин, что был тогда сатрапом, вышел приветствовать его.

— Он же род свой вел от Кира Великого, если я не ошибаюсь.

— Достойный род. Пасаргады при них всегда процветали.

— Так вот, Орсин привел за собой множество лошадей, колесницы, золото и ткани. Одного серебра, говорят, там было, аж, на четыре тысячи талантов. Он приветствовал царя и его свиту богатыми дарами, оказывая надлежащие почести. Он одарил всех, пропустив лишь Багоя.

— Где это было видано, чтобы древнейшие и богатейшие роды оказывали почести евнухам?!

— О том и речь. И все бы ничего, но через какое-то время Александр приказал открыть могилу Кира. Слух о несметных богатствах, погребенных вместе с царем, достигал уха каждого.

— Верно. Мы все об этом знали.