Когда наступает время. Книга 2.

Багой перешагнул порог дворца. Суета, от которой он бежал вчера, продолжала клубиться повсюду. Он прошел мимо зала, в котором обычно сходился совет. В кресле Александра в его диадеме сидел Арридей. Шел раздраженный спор о времени и месте похорон усопшего царя. Птолемей и Пердикка, перегнувшись через стол, доказывали друг другу обоснованность своих предложений. Новый царь пристально следил за спором, не высказывая, однако, никакой заинтересованности. Обида на брата, взращиваемая столько лет теперь достигла апогея, и единственное, чего он хотел — поскорее покончить с этим. Он вполне понимал, что именно унаследовал от Александра: империю, которую не удержать, жалость соратников и недоумение войска. Он понял, что был бы рад видеть последнее пристанище почившего где-нибудь подальше от себя. Арридей почему-то подумал про Олимпиаду. Было бы очень кстати, если она сама, ну, или с чьей-нибудь помощью не переживет смерть сына. Он знал еще с детства, что своим нездоровьем обязан именно ей, хотя, с другой стороны, именно это обстоятельство позволило ему остаться в живых в правление Александра. Уже давно поговаривали, что, якобы царица-мать подпаивала юного Арридея какими-то зельями, что и помутило, в конечном счете, его разум. Престол, предназначенный ему по праву старшинства, теперь обрел истинного хозяина. Военный совет распорядился верно, призвав его, как законного наследника по крови, но Олимпиада… «Разве согласится она с решением полководцев и не сплетет новые интриги, возводя на трон своего внука от дочери Клеопатры? Кого родит Роксана неизвестно, а маленький Геракл, незаконнорожденный сын Барсины лишь отпрыск наложницы, соответственно права его ничтожны. Выходит, что после него самого самый близкий наследник крови — внук Олимпиады. Царица сейчас далеко, к тому же неприязнь, возникшая между ней и наместником Македонии Антипатром, в последнее время переросла в неприкрытую вражду, что, вряд ли, позволит ей в ближайшее время покинуть родной дом и пуститься в интриги, — размышляя так, Арридей внутренне улыбнулся. — Сейчас самое лучшее держать поближе к себе Пердикку. После смерти Александра командование войсками было закреплено между Мелеагром и Пердиккой, а поскольку Мелеагр мертв, Пердикка берет на себя полное командование войском. Он опытный человек и будет действовать в интересах власти. К тому же он теперь регент при царе, следовательно, лучшее из лучшего — закрепить с ним тесную связь. Птолемей…», — Арридей взглянул на полководца. — «тоже тертый вояка и политик, но он молчалив, и что у него на уме остается неясным. Он добился Египта и своего там наместничества и, если убедит всех, что Александр должен покоиться там, так тому и быть. Пусть решают сами, лишь бы поскорее и подальше».

— Как бы там ни было, — голос Птолемея выхватил его из круговерти мыслей, — мы можем отложить окончательное решение на какое-то время. Думаю, гораздо более острый вопрос состоит в определении суммы, которую мы должны выделить на подготовку к похоронам и обсуждение проблем, связанных и организацией процессии. Мне кажется, если мы решим хоронить Александра не здесь, сейчас следует в первую очередь начать строительство катафалка. Не секрет, что это дело не быстрое. Пусть пока резчики по дереву, кузнецы и ювелиры приступают к работе, и тогда у нас будет достаточно времени определиться в остальном.

— Здесь я согласен с Птолемеем, — произнес Пердикка. — Думаю, уже сегодня вечером мы сможем этим заняться.

Багой бродил по Вавилону, без интереса вглядываясь в знакомые улицы. Обычная жизнь постепенно возвращалась в бессмертный город, но как-то шепотом и тихо. Тело Александра не погребено, армия расквартирована вокруг города, и не ясно, чего ждать дальше.

— Хочу вновь увидеть Вавилон! — весело воскликнул Гефестион.

Сегодня с утра он был в приподнятом настроении и выглядел почти мальчишкой. Александр оторвался от чертежей, откинулся на спинку кресла и посмотрел на друга.

— Вавилон ли? — недоверчиво спросил Александр. — Зная тебя столько лет, признаюсь, я удивлен. В прошлый раз ты мечтал его покинуть, если не ошибаюсь. Не ты ли утверждал, что мы засиделись там и отяжелели, как беременные овцы?

Гефестион отмахнулся.

— Знаешь, я действительно хочу еще раз увидеть…

— Вавилон?

— Там я впервые видел столь божественное возвышение моего царя, и чуть не умер от гордости.

— Что-то я не пойму, ты становишься сентиментальным. Уж не к старости ли это?

— Ты не мог этого видеть со стороны. Голубая глазурь ворот Иштар, льющаяся золотом колесница Дария и мой царь в пурпуре славы. А?

— Гефестион, не лукавь, говори прямо, чего ты задумал?

— Александр, прикажи выслать навстречу колесницу. Тогда ты был победителем Дария, а теперь — властитель мира.

Царь рассмеялся.

— Колесницу, говоришь?! Не уверен, что она не развалилась в наше отсутствие, или Гарпал не отковырял от нее заклепок. Отложим ворота Иштар. Помнишь, мы устроили возню на кровати Дария?

— Ну.

— Я был тогда столь пьян, что мне казалось, Геракл вселился в мое тело?

— Ты еще кричал, что можешь мериться с Аресом…

— Во-во.