Когда наступает время. Книга 2.

— Кто знает, свидимся ли снова. Накануне этого хочу просить тебя не отказать мне оттрапезничать со мной в гостиничном дворе сирийца Эпихарма. Думаю, пригласив туда, я не унижу твоего достоинства.

— Унизить меня более, чем ты уже сделал, ты вряд ли сможешь. Ну, что ж, сочтем это прощальным ужином.

Саламин просиял и оживился.

— Идем же.

— Не ранее того, зачем я здесь, — холодно остановил его Багой.

— Ну, да. Конечно. Благовония. Идем, я покажу, где самые лучшие и по хорошей цене.

— Цена меня не интересует, а лучшие я выберу сам.

Багой медленно шел среди торговцев, брал пальцами ароматные крупицы, растирал, подносил к носу. Наконец, он остановился напротив одного прилавка и долго стоял, вдыхая аромат.

— Позволь, — вновь сказал Саламин, — в качестве дара, я куплю для тебя столько, сколько пожелаешь. Я вижу, ты тонкий ценитель запахов.

— Мне достались хорошие учителя, — неоднозначно ответил Багой.

— Я слышал, Александр не скупился для богов.

— Александр не скупился ни для кого. Я знаю, что любил мой царь, поэтому выбираю лишь достойное его.

— Так это для царя? В таком случае позволь и мне послать ему дар.

Багой не ответил, молча накладывая маленькой ложечкой благовония. Он также молча расплатился, не удосужив Саламина ни единым взглядом.

— Я готов уделить тебе время, — произнес Багой, так и не повернувшись к учителю танцев.

Они в молчании миновали рыночную площадь, прошли по набережной и свернули в уютный дворик, утопающий в цветах и невесомых тканях. Навстречу выбежал немолодой уже, ухоженный поджарый человек.

— Приветствую тебя, дорогой гость! — воскликнул он, стараясь незаметно рассмотреть сопровождающего. — Саламин, добрый друг, я уж решил, ты позабыл о старике Эпихарме.

— И тебе доброго здравия, — Саламин поклонился.

— Лучшие покои? — лукаво улыбнулся хозяин.

— Какие сможешь предложить.

— Счастливый день! Слава богам!

Хозяин проводил гостей в дальний тенистый уголок двора. За легкими занавесями располагалась уединенная отгороженная терраса, устланная мягкими коврами. Диваны изобиловали множеством разноцветных и разномастных подушек. Гости возлегли. Не прошло и мгновения в комнату под руки ввели двоих черных рабов с опахалами.

— Они глухи и слепы, — тут же пояснил Эпихарм, —, но сильны и выносливы.

— Угощения — на твой вкус, — улыбаясь, распорядился Саламин.

— Останешься доволен, — заверил хозяин. — Я получил дивное вино. Его и богам не стыдно предложить.

— Тогда предложи нам.

Эпихарм, пятясь и кланяясь, исчез за занавесью. Саламин повернулся к Багою. Тот полулежал, подмяв под руку подушку и теребя пальцами увесистую золоченую кисть, стягивающую шелк.

— Сколько ж времени прошло, — начал Саламин, понимая, что молчаливая пауза затянулась.

— Десять месяцев, — тут же ответил Багой.

Учитель начал судорожно отсчитывать означенное время, но перс, не дожидаясь, добавил:

— С того дня, как умер мой господин.

Саламин как-то странно не то кивнул, не то просто наклонил голову.

— Ты до сих пор так верен ему?

— Так будет, пока сердце в последний раз не сожмется в груди.

— Позволь спросить, когда я отдал тебя Дарию, мне казалось, ты привязался к нему?

— Он был добр ко мне, и я до сих пор оплакиваю его страшную смерть.

— А как же тогда Александр?

— Я хотел убить себя, когда в Гиркании Александр настиг нас, но теперь благодарю богов за трусость, ибо вместо смерти они послали мне счастье служить и любить его.

— Ты зря так ненавидишь меня, — как-то по-особому вдруг произнес Саламин, — ибо я…

— Причастен ко всему этому. Ты это хотел сказать? Может быть, мне возблагодарить еще этого мерзкого вонючего торговца, что продавал меня, как живую рыбу, перекупленную у рыбаков?

— Кстати, возможно это порадует тебя, если я скажу, что финикийца Бейру не так давно нашли умирающим в собственном доме?

Багой повел бровью и усмехнулся.

— Что ж, достойный конец столь достойного человека.

— Ты не хочешь узнать, что с ним сталось?

— Догадываюсь.

— Когда его нашли, он почти истек кровью, а его, как бы это сказать, мужские органы висели неподалеку на крючке.

Багой ничего не ответил, но какой-то огонь, словно на мгновение вспыхнул в глазах и угас, оставив отблеск злого свечения. Саламин уловил это, будто коснулся чего-то тайного.

— Ты не удивлен. Ты знал это.

Перс не ответил, лишь посмотрел на собеседника так, словно вынес ему приговор где-то в глубине себя.

— Я — стар, — начал говорить Саламин, но в тот же миг занавесь откинулась, и Эпихарм в сопровождении рабов, бесконечно кланяясь, заискивающе спросил:

— Еда готова. Желают ли дорогие гости приказать подавать к столу?

— Подавайте, — ответил учитель танцев, явно раздраженный, что его прервали.

Стол наполнился блюдами, изобилующими запахами, коими трудно не изумиться, вдыхая. Саламин засуетился, предлагая гостю приступить к трапезе, но Багой не спешил. Взяв персик, он надкусил, разглядывая розоватую мякоть.

— Так ты говорил про старость, — сказал он настолько неожиданно, что Саламин вздрогнул.

— Прошло столько времени, но ты так же юн и прекрасен, как и…

— Знаю, но мы говорим не обо мне, а о тебе.

— Тогда… когда…

— Ты так же надкусил, но доесть не удалось.