Когда наступает время. Книга 2.

— Боги правят нами, и мы должны следовать путем, который они дают.

— Что говорят тебе боги?

— Видишь, как спокойно заходит солнце? Ни волн, ни ветра. Александрия — моя гавань, и солнце моей жизни так же спокойно освящает ее последними, уже остывающими лучами. Я так же спокойно клонюсь к своему закату, чтобы завтра уже без меня мой город проснулся для дальнейшего процветания. Но это после, а тогда, впервые ступив на этот берег, мы были еще молоды и полны сил…

Птолемей помолчал, а после повернулся к собеседнику, взглянув тому в глаза. Хранитель вздрогнул. Угасающее солнце вспыхнуло в глазах фараона, разгладило морщины, словно вычеркнуло из истории десятки прожитых лет.

— Знаешь, — сказал Птолемей, — никто никогда не говорил этого, но теперь я скажу. Александр сам был оракулом, ибо ни один из них не сказал ему ничего того, чего он не знал сам. Он ошибся единственный раз, тогда, когда, следуя за судьбой, встал впереди нее, желая, чтобы она последовала за ним.

— Так и есть, — согласился Хранитель. — Все годы я старался понять это, но так и не смог. Теперь же ты объяснил это.

— Тогда в Сантарии боги лишь подсказали Александру место, где следует строить город, который он задумал задолго до этого. Как-то, еще затемно Александр ворвался в мои покои и потребовал немедленно выслушать его. Взглянув на него тогда, я понял, что произошло что-то… В такие моменты Александр менялся до неузнаваемости. Им правила лишь одержимость, и никто и ничто уже не могли спорить с ней. Он почти задыхался от волнения, повторяя бесконечно, что явил ему во сне Амон:

„Там, где остров Протея, воздвигни ты град многославный,

И владыка Плутон, покровитель незыблемый, будет

Сам с пятихолмных вершин беспредельной вселенною править“. (1)

Я спросил его, не подождет ли это до утра, но Александр обрушился на Гелиоса (2), стеная, что тот не спешит явиться, чтобы осветить его славу. Как бы там ни было, но Александр чуть ли не на следующий день снялся с места, и мы бросились искать то, чего не могли объяснить. Мы двигались вдоль побережья, пока не оказались на равнине, изрезанной реками и рвами. Был уже глубокий вечер, и мы устроились на ночлег. Я чувствовал такую усталость, что свалился и не помнил, как уснул. Было еще затемно, когда…

Птолемей улыбнулся.

— Когда пришел Александр, — Хранитель улыбнулся в ответ.

— Когда пришел Александр и опять потребовал, чтобы я выслушал его. Я понял, что произошло…

— Что-то сверхъестественное.

— Сверхъестественное. Оказалось, еще вчера он узнал, что напротив лежит остров Фарос, на котором и обитал Протей. Александр желал непременно достичь его с первыми лучами солнца. Остров оказался идеальным, чтобы построить там форт-пост, но для города был маловат. Его окружали довольно глубокие воды, лишенные камней и рифов. В общем, идеальное место для защиты материкового города флотом. К тому же, остров был отделен от суши двумя большими глубокими бухтами. Уже к середине дня у меня поднялся жар, и я еле держался на ногах, мучимый лихорадкой. Александр решил заночевать на острове, но…

— Было еще затемно, когда явился царь и потребовал, чтобы ты выслушал его, — Хранитель закончил мысль Птолемея.

— Так и было. От рыбаков, что жили на Фаросе, Александр узнал, что могильный памятник Протея находится на материке и очень почитаем местными жителями. Равнина напротив острова была обширна и вмещала шестнадцать рыбацких поселков. Найдя могилу Протея, мы принесли ему великие жертвы и, приказав восстановить обветшалое святилище, Александр тут же принялся за план будущего города. Поначалу он определил его размеры от Пандисия до Гераклова Устья, а ширину от Мендесия до малого Гермуполиса. Это был величайший размах его мысли. Сейчас трудно представить, ведь Александрия разрослась еще шире этих пределов, но тогда плану царя невозможно было осуществиться. Попросту говоря, не было столько народу, чтобы город был заселен. Невракиец Клеомен и родосец Динократ, молодые архитекторы, уговорили Александра сократить размеры города, по крайней мере в начале его строительства. Мы начали закладку улиц от Драконта в нижней части Тафосирийской косы до Агатодэмона в низовьях Канопа и от Мендесия до Эврилоха и Мелантия. И вот, заложив основную часть городских каналов и начертав план, Александр написал на нем пять букв: А (Αλεξανδρος), В (Вασιλευς), Г (γενος), Д (Διος), Е (εκτισε), что означало, как ты знаешь, следующее: Александр, Базилевс, род, Зевс, основал. Казалось бы, все сбывается, но Александр не находил себе места. Гефестион, пожалуй, единственный из нас, кто не мог долго выносить нетерпение царя, наконец, сорвался:

— Что еще тебе надо?! Неужели же этот город не то, что ты искал, гоняя нас взад-вперед по пескам?! Как ты собираешься становиться властителем мира, коли мы торчим здесь уже почти вечность?!

— Без того, что я ищу, я не двинусь с места!

— Отлично! Тогда позволь узнать, что именно мы должны отыскать здесь?

— Святилище всевидящего бога.

— А что Амон с Зевсом тебе уже не подходят?!