Даже Гефестион настолько растерялся, что надменность слетела с его лица, уступив место выражению наивного изумления. Дозор умчался вперед, а мы двинулись следом. Не знаю, когда это произошло, но Александр безнадежно заболел Египтом, заражая всех вокруг. Мы неслись вперед, ни мгновения не сомневаясь, что именно там будет то, что мы ищем. Несомненно, мы не понимали до конца, что именно хотим найти, но одержимость Александра не позволяла нам останавливаться, и мы просто положились на него. И каково же было наше удивление, когда мы, наконец, обнаружили полуразрушенный алтарь, а за ним храм, сооруженный на старинный лад. Жертвенные внутренности лежали на алтаре, словно жрец аккуратно водрузил их туда. Сооружение настолько не походило на все то, что мы видели доныне, что не оставалось сомнений в его древности. Блоки, некогда тесно пригнанные друг к другу, поросли в щелях травой и иссохшим кустарником, вход обветшал, богатую резьбу слизало время и ветер, а краски унес дождь. Утоптанная тропа говорила о том, что люди все еще поклоняются там некому божеству. Внутри было убрано и тихо. Напротив входа высилась неведомая сидящая статуя, а рядом находилась огромное изваяние девы. Обе фигуры были столь необычны, что мы замерли в раболепном изумлении. Покосившиеся обелиски, испещренные незнакомыми письменами, таили загадочный смысл. Пока искали кого-нибудь, кто мог хоть что-то пояснить о неведомых богах, Александр молился, воскуряя богатые благовония. Наконец, притащили невесомого, почти прозрачного старика, обтянутого темной выжженной и высушенной кожей. Он был настолько стар, что, казалось, давно уже умер и лишь масленичные зрачки выдавали еще теплящуюся в нем жизнь. Александр начал расспрашивать, что это за бог, но старик ответил, что жители давно уже забыли, ибо святилище слишком древнее. Однако, среди них еще живо предание, что это, якобы, святилище Зевса и Геры. Когда мы спросили, знает ли он, что написано на обелисках и кому они принадлежат, старик ответил: „Царю, Владыке мира Сесонхосису“. Дальше он сказал, что на одном из обелисков, на каком именно никто не помнит, есть надпись на древнем языке: „Царь Египта Сесонхосис, владыка мира, посвятил это озирающему мир богу Серапису“. Александр воскликнул, взглянув на бога: „Величайший Серапис, если ты бог вселенной, яви мне это“! Бог явился царю во сне, и говорил с Александром на родном языке: «Александр, ты забыл твои слова при жертвоприношении? Разве не ты сказал: „Кто бы ты ни был, покровитель этой земли, взирающий на беспредельную вселенную, прими эту жертву и стань мне помощником против моих врагов“, И внезапно налетел орел, похитил внутренности и бросил их на алтарь. Разве ты не понял из этого, что я пекущийся обо всем бог»? Александр устыдился слов своих, но, осмелев, все же спросил, останется ли сооружаемый им город Александрией, или сотрется со временем имя его, на что бог ответил, указывая на огромную гору: „Александр, можешь ли ты передвинуть эту гору на другое место? Так и на место имени твоего не может быть перенесено имя другого царя. И всякими благами возвеличится Александрия, возвеличивая и города, бывшие до нее“. Египет встретил армию Александра так, словно ждал его появления. Во всех городах нас встречали прорицатели. Они кланялись Александру, оказывая величайшие почести и называя Сесанхосисом, Владыкой мира. В Мемфисе, уже провозглашенный царем Египта, Александр увидел величественную статую из черного мрамора, в ногах которой покоился камень с надписью.
— Что гласит сия надпись, — спросил он, разглядывая иероглифы, — и кому посвящено это изваяние?
— „Это наш последний царь Нектанеб“, — последовал ответ. — «Когда персы выступили, чтобы захватить Египет, он при помощи волшебства увидел, что египетские боги вышли навстречу неприятельским лагерным начальникам и, поняв, что боги его предали, спасся бегством. Когда же мы стали искать его и вопрошать богов, куда бежал наш царь, бог так вещал нам из Синопейского храма: „Бежавший царь снова придет в Египет, не постарев, а помолодев, и наших врагов — персов — он подчинит нам“.