Когда наступает время. Книга 2.

— Он учил меня не только танцам и искусству обольщения. Он учил меня слышать не только слова, но и то молчание, что заключено между ними. Я познал тайный язык жестов, взглядов и движений. Я видел, что твое желание возвысить храм в Сантарии — это лишь часть твоих устремлений, и за этим лежит что-то большее. Все те, кто видел смерть Базилевса, уже умерли, и с их смертью позабылось предсмертное желание Александра. Так оно и есть, но не для тебя и меня. Мы прошли вместе долгий путь и вдвоем войдем во врата Аида. Когда ты пришел и говорил, я видел, что самое сокровенное и важное еще покоится внутри тебя. Знаю, что тревожит моего фараона. Птолемей-Филадельф — великий правитель, но и он смертен. Кто приимет власть после него, а потом и далее нам неведомо. Очевидно одно, как сильны будут враги, когда мы не сможем сопротивляться им — неизвестно, но что они будут драться за тело Александра — бесспорно. Я ждал тебя давно и, когда ты пришел, я уже знал зачем.

Птолемей смотрел на Хранителя долгим благодарным взглядом.

— Так ты готов?

— Да.

— Спасибо, Багоас.

— Не благодари, Птолемей. У нас не так много времени, но оно еще есть. Обещай мне только одно. Это будет не так, как тогда в Вавилоне.

— Нет. Из Александрии выйдет караван с щедрыми дарами для храма Амона. Люди, что будут сопровождать его, не знают ничего. Только несколько человек будут осведомлены о содержании одной из повозок. Ты будешь сопровождать караван до Сантарии. Жрецы помогут тебе, ибо в их интересах хранить молчание. В Александрии же все останется по-прежнему. Люди будут поклоняться праху Александра. Только так я смогу выполнить его волю, не нарушив традиций.

Закончив говорить, Птолемей замолчал. Багой тоже хранил молчание. Они не смотрели друг на друга, каждый мысленно подводил итог.

— Скажи, Птолемей, — вдруг произнес перс, — по-твоему, что все же сломило Александра?

Македонец ответил не сразу, но Багой видел, что ответ известен ему.

— Гибрис, — ответил Птолемей, а потом помолчал и продолжил. — Александр был рожден смертным, но стал богом. Всю жизнь он мерился славой с богами, но наступил миг, когда смертное тело не могло более вмещать божественный дух. Вспомни, тогда в Вавилоне, что сказал египтянин, что бальзамировал тело.

— Что Александр должен был умереть еще пятью годами раньше, настолько было истерзано ранениями его тело.

— Верно. Шутка ли выжить при Гранике, когда шлем разрублен мечом до кости черепа. На Иссе — серьезное ранение мечом в бедро. Под Газой жизнь наградила его глубокой раной в плечо от дротика. В Гиркании сильнейший удар камнем в затылок. Мы опасались за его зрение в течение долгих дней. В Маракандах стрела раздробила голень так, что кость переломилась и выступила наружу. В Индии в землях ассаканов копьем разбило лодыжку. А крепость маллов? Дротик почти вошел в сердце, и плюс ко всему Александр получил тяжелейший удар булавой по шее. А ты спрашиваешь, что его убило. Он воевал всю дорогу, но, если посмотреть попристальнее, он только то и делал, что старался себя убить. Я потерял покой, когда получил назначение личного телохранителя. Сохранить его удавалось с тем же успехом, что и переносить воду в ладонях. И после всего этого — смерть Гефестиона. Или ты забыл?

— Не забыл.

— Похоронив его, Александр похоронил и себя.

— А как же Иолай? Александр же принял вино из его рук. Я слышал, он странно умер.

— А что Иолай? Кто, как ни брат Кассандра мог лучше подойти на роль злоумышленника, когда все вокруг наперебой кричат, что царь отравлен. Толпа требовала отмщения, и смерть личного виночерпия вполне удовлетворила ее. Мальчишку жаль. Политика сожрала его жизнь, но это оправдывало себя.

Багой слышал, как неясные ноты раздражения пронизали слова Птолемея. Даже с годами сын Лага так и не смог заставить себя говорить спокойно о смерти Александра, и это не давало Багою покоя. Он так и не сумел избавиться от чувства причастности Птолемея ко всему этому, но ни разу македонец не оговорился, не ошибся, чтобы хоть чем-то выдать себя. Не произошло это и сейчас.

Птолемей встал, слегка поморщился, ступив на больную ногу и опершись рукой о худощавое плечо собеседника. Багой почувствовал, как все еще тверда и тяжела рука правителя. Хотя в последнее время Птолемей и отошел от дел со словами „быть отцом царя лучше, чем владеть самому любым царством“, предоставив управление Египтом сыну, но привычка твердо держать оружие и власть так и не покинула его ладоней.

Заступало утро. С моря тянуло свежей прохладой. Неясное беспокойство, ерзавшее в груди, так и не давало Хранителю покоя. Поверхностный полусон, беспокойный и почти явный, заставлял подрагивать веки. Испарина рассыпала по лбу и груди мельчайший жемчуг пота. Сбивчивое дыхание подергивало прозрачное тело, простыни комкались под судорогами пальцев…