Когда наступает время

А после наступила очередь Каллисфена. Ученик Аристотеля, его племянник, до мозга костей эллин, философ, ученый. Гордец, презиравший варваров, сам ставший варваром в глазах Александра. Его твердость была столь велика, что он один прямо мог сказать царю то, о чем другие боялись даже думать. Уже в Бактрии Александр окончательно уверился в том, что свободолюбие и упорная приверженность Каллисфена эллинским традициям пагубно отражается на настроениях воинов и приближенных царя. Открыто и жестоко осуждая желание Александра ввести праскинезу (4), грек высмеял и его мечту стать богом, чего последний уже стерпеть не мог. «Никакой скороспелый плод не бывает долговечным… Я не стыжусь своей родины и не желаю учиться у побежденных тому, как мне почитать царя. Выходит, они победители, раз мы принимаем от них законы, как нам жить». (5) Казалось, Каллисфен унаследовал судьбу Филоты. Он тоже был обвинен в заговоре против Александра, пленен и подвержен пыткам.

Дух войска окончательно пал. Оно безропотно тащилось за царем в Индию, боясь признаться, что им управляет сумасшедший. Александр же шел дальше и дальше. Его мечта завоевать мир уже становилась болезненным бредом. Собрав последние силы, войско взбунтовалось на Гифасисе. Все те, кто пешком прошли за царем Фракию, Малую Азию, Египет, Месопотамию, земли скифов, перевалы Гинду-Куша  и вступили в индийские пределы, окончательно поняли, что Александр не намерен возвращаться назад. Болезни и ржа  выкашивали людей и разъедали металл, и измотанное войско решило, наконец, положить предел  безумствам царя. Кен, старый испытанный полководец, великий миротворец, умевший держать стойкое равновесие в любых спорах, большой, уютный человек с мягким бархатистым голосом. Он спокойно и уверенно отделился от бушующей толпы и подошел к помосту, на котором стоял задыхающийся от гнева Александр. Кен снял шлем и поклонился. (6) Македонец говорил спокойно, немногословно, но твердо. Стояла оглушающая тишина, и слова Кена звучали так, что царь растерялся, не в силах противостоять. Александр смотрел на полководца и видел лишь одно: этот человек сейчас вмещал в себе чаяния всех от командиров до последних пехотинцев. Александр сдался, повернул обратно, но не смирился. Слишком сильный удар был нанесен по его тщеславию. Прошло не много времени, и Кен внезапно умер. И хотя войску было объявлено о его болезни, каждый понимал, что это не так.

Ряды полководцев редели, и мысль о том, кто же следующий, неотступно преследовала каждого. Те, что еще не попали под подозрение, стали осторожнее. Всем стало очевидно, что Александр теперь следует лишь за порывами своего гнева, и в этот момент никакие доводы, насколько бы убедительными они не выглядели, ничего не значат для него.

Кратер. После того, как Александр взял штурмом согдийскую скалу, Птолемей невольно сравнивал Кратера именно с ней. Высокий, плотный, с головы до ног покрытый лесом кучерявой растительности, с широким, резко очерченным ртом и живыми, глубоко посаженными глазами. Македонец выглядел простаком, хотя внутри был далеко не так однозначен. Он был неразговорчив, не отличался перепадами настроения и никогда не делал необдуманных поступков. После смерти Филоты войско недоумевало, когда Александр отдал не своему любимцу Гефестиону, а именно Кратеру в управление половину войска, что раньше была под началом сына Пармениона. Гефестион бесновался, а Кратер лишь посмеивался в густые усы. Он навоевался сполна, пресытившись персидским походом, и давно был не прочь остановиться. Впрочем, случай вскоре подвернулся. Кратер покинул Александра, возглавив возвращение ветеранов в Македонию и имея указ царя сместить Антипатра, что оставался там регентом. Положение фалангарха вполне соответствовало этому назначению, и Кратер уже чувствовал запах спокойной сытой старости. Прочные границы Македонии, ее положение на мировой арене позволили стране внутри вернуться к привычному размеренному укладу жизни, и военачальник в мечтах наслаждался этим.