И тогда она сбежала, страх погнал её из родного дома. Впрочем, сбежала это громко сказано. Она хитро улизнула: напросилась к дальней родне, чтобы досматривать за престарелой внучатой тёткой. Ухаживать: убираться, готовить — она согласилась почти даром, небольшие деньги родственники должны были платить отцу, согласившемуся по такому случаю отпустить дочь в город.
К домашней работе Дина была привычной, и в городской квартире в отсутствии скотины и огорода хлопот было много меньше, чем в деревенском доме. И Дина на полставки устроилась в столовую неподалёку от нового места жительства. Тётушка поворчала на непоседу и вертихвостку, которой оказалось мало замкнутого мирка городской квартирки и общения со старым, мудрым человеком, но потом согласилась, что для приживалки, а по мнению пожилой женщины девчонка жила у неё из милости, деньги лишними не будут.
Через прилавок раздачи с половником в руке Дина осторожно смотрела на огромный мир, дивилась, привыкала. Во вполне приличную столовую по большей части приходили голодные мужчины, те, кому жёны не собирали на работу баночки и судочки, а таких в портовом городе было много. Их весёлые, солёные шутки смущали. От откровенного грубоватого заигрывания Дине было не по себе. Хищных взглядов она опасалась, сильных рук, даже ложку в общественной столовой державших по-хозяйски цепко, избегала. Под форменным халатиком семнадцатилетняя девчонка прятала бедные платьишки из полиэстера, густые волосы скрывала под косынкой, глаза — под опущенными ресницами.
Вадим рассказывал ей потом, что приметил её по этим глазам опущенным долу. Очень уж захотелось ему заглянуть в очи стеснительной молодой девушке, наливающей ему в тарелку щи. Что-то он ей сказал такое, что она засуетилась и, прежде чем заправить суп сметаной, поправила косынку на голове. Это и стало предопределением: в тарелке со щами Вадим обнаружил женскую серёжку. Он не поленился сходить к раковине, вымыть украшение, промакнуть салфеткой, дождаться и встретить Дину после смены. Возвращая серьгу, Вадим наконец-то заглянул в чёрные глаза и настоял на том, чтобы самому вдеть проволочную петельку в девичье ушко. Они шли по осенней улице, и серёжки-бубенчики слегка позвякивала в такт шагам, Вадим невольно прислушивался к этому едва слышному серебряному разговору. Дина молчала, привычно опасаясь мужского внимания, зато Вадим вещал без остановок, как радио. Так миниатюрная девушка в ярко-зелёном плащике стала феей Динь-Динь — Вадим, как сумел, пересказал сказку о мальчишке, который не хотел взрослеть. Дине в жизни никто не рассказывал сказок…
Сперва Вадиму казалось, что он просто подарит немного внимания осторожной юной фее. Он стал чаще заходить именно в эту столовую, вежливо улыбался знакомой девушке, интересовался здоровьем и настроением, а перед выходом в рейс взял у неё номер телефона.
Дина научилась ждать звонка и вести задушевные разговоры по телефону. А когда Вадим вернулся в город и встретил её у служебного входа столовой — бросилась ему на шею. Но окончательно всё решилось не в тот момент радостной встречи. Через несколько месяцев родственница, у которой жила Дина, умерла, девушке нужно было возвращаться в родную деревню. Что тут поделаешь? Вадиму прилетел из родного города по первому звонку, выслушал, отогнал все страхи, утешил, снял для Динь-Динь квартиру.
Дина поняла, что она не единственная не сразу и не вдруг, а кода это стало для неё очевидным, была беременна. Упрекать того, кто превратил её в сказочную фею, она не смела. Её мужчина и отец её ребёнка был жизнерадостным и добрым. Он не имел привычки бить женщину, да что там говорить, он голоса никогда на неё не повышал.
Вот и сейчас, когда Вадим, проводив Кристину, обернулся к ней, Дине, он не замахнулся и даже не прикрикнул. Сказал устало:
— Давай собирайся, поехали.
Дине с Алинкой и собираться не пришлось — налегке прибыли — они чинно попрощались с родителями Вадима, пообещав обязательно заехать «прямо завтра», и вышли вслед за Вадимом.