Врач, проводившая исследование, выглядела очень умной и абсолютно невозмутимой. Взгляд её из-под очков, спущенных на кончик носа, пронизывал насквозь.
— Ничего нового я не скажу. Согласна с теми результатами, что Вы привезли из района. Я рекомендовала бы инвазивное исследование. Это…
— Я знаю, что это, — невежливо перебила врача Виктория, поднимаясь и поправляя одежду. — Нет. Извините, но инвазивный тест я делать не буду. И я сдавала анализы на десятой неделе, по ним — хромосомных нарушений нет.
— Надо учитывать все факторы. Вы знаете, что точность неинвазивного скрининга не стопроцентная? — доктор смотрела на пациентку, ожидая аргументации.
— Не хочу рисковать ребёнком, — ответила Вика.
— Смотря что считать риском, — заметила доктор и принялась записывать что-то в карточке. — Завтра во второй половине дня мы все вместе ещё раз побеседуем. Решать, конечно же, Вам, но, согласитесь, разумнее узнать точный диагноз до рождения ребёнка, а не после, — добавила она, не отрываясь от своих записей.
— Какой бы ни был диагноз, прерывать беременность я не буду. Тогда зачем? — Вика потуже запахнула халатик. — Мне можно идти?
Её отпустили, она нашла в себе силы сказать спасибо, поднялась и вышла из кабинета. Алексей тенью шёл за ней следом, сопровождая в пути по больничным коридорам. Виктория уже жалела, что легла в эту огромную продвинутую больницу. В глубине души она понимала, что так было необходимо: слушаться врачей, обследоваться, узнавать о возможных рисках, всё взвешивать, думать и решать. Но Виктории не хотелось, чтобы на неё давили, когда решение ею уже принято и оно окончательное: она будет донашивать, и она будет рожать. И исследование, которое может закончиться выкидышем, ей совершенно ни к чему, даже если точность такого прогноза будет почти сто процентов. Она вдоволь начиталась о том, что хромосомные нарушения в свою очередь могут провоцировать выкидыш, и, возможно, то, как тяжело даётся ей беременность в этот раз, как раз следствие — что-то пошло не так. Почему? За что? Бесполезные, непродуктивные вопросы, которые всё равно осаждали и терзали душу. Она приняла для себя: рисковать уже любимой младшей дочерью ради бесполезного для себя знания она не готова и пусть всё идёт, как идёт. А с Алексеем, совершенно, по её мнению, бестолковым в вопросах материнства и детства, Вика готовилась поговорить откровенно. В этих вопросах Вика имела опыт гораздо больший, чем любой офицер полиции, и совершенно справедливо полгала, что муж её той стороны жизни, о которой ему предстояло рассказать, не видел.
— Ты не знаешь, на что идёшь, — хладнокровно сообщила она Алексею, едва они вошли в палату и закрыли за собой дверь. — В случае, если… Если то, чем пугают врачи, окажется правдой, а такая вероятность есть… Мне там и проценты рассчитали…
— Нам, — перебил её монолог муж.
— Что?
— Нам проценты рассчитали, — ответил он, с нажимом на первом слове.
Вика упрямо покачала головой. Она подыскивала точные слова и никак не могла собрать их в понятные ясные предложения:
— Куда- то меня уносит в ненужные детали… — она собралась с мыслями и продолжила так же сбивчиво, как и начала. — Значит. Так. Слушай. Я работала с детьми с синдромом Дауна. Недолго, но всё-таки. Брала на руки, играла, учила держать ложку, пирамидку собирать… Это сложно. Очень. Многие не выдерживают, — Вика поморщилась, — родители не выдерживают. Особенно отцы… Хорошие отцы, абсолютно положительные, уходят из семьи.
— Вика. Стоп. Я не уйду. Прогонять будешь? — Алексей стоял перед нею сосредоточенный и категоричный.
— Ты понимаешь, что не до игр будет, — пыталась она донести всю боль и всю сложность.
— Хочешь испугать?
— Сама боюсь. И не верю в благородные порывы.
— Вика, это с твоей стороны сейчас возвышенные порывы: взвалить всё на свои плечики, а меня зачислить в непричастные. И чтобы жил я один, без вас, припеваючи? Вика… Я без тебя и детей взвою. В петлю, конечно, не полезу, но озверею точно и на людей начну бросаться. Так что с моей стороны — это чистый расчёт. Я приказать тебе не могу, и попросить боюсь, но… В общем, что бы там ни случилось, я не уйду… Если я тебе сейчас речь про большую любовь задвину, ты поверишь?
Вика с сомнением посмотрела на Алексея. Слова — это только слова. Пообещать можно и луну с неба. А жизнь измотает, лишит сил и человек пожалеет о сказанном когда-то, а то и вовсе забудет об обещанном. Нелепо требовать обещаний в такой день как сегодня. И верить опасно, и не верить нельзя. А впереди у них простиралось ещё полгода до родов, когда слова и дела перемелются и плотно спрессуются в железобетонную стену семейного быта, о который, как известно, разбилась любовная лодка.
На лице Виктории тенью лежали грядущие заботы. Алексей обнял жену и вытер её слёзы шершавой ладонью:
— Что мне сделать, чтобы ты не плакала?
— Гормоны, наверное. Каждый день, как из крана… Самой надоело.
— Тогда плачь… Я в гормонах мало понимаю, нас в обзорке по судебной медицине просто предупредили, что они есть, но в доказательную базу не входят.