Когда она меня убьет

Уронил ткань. Но тут же потянуло посмотреть еще раз. Я снова поднял ее и снова не поверил своим глазам. Но уже понял, что это.

Я бы, наверно, захлебнулся в мощном потоке радости, если бы…

О чем-то мне говорила эта картина. Нет, не говорила — кричала. Что-то в ней было не так. Это выражение, я никогда не видел такого…

Может быть, я стою слишком близко, мазки красок сливаются и создают этот нелепый эффект? Я попятился, пока не уперся в стол… Ах, вот он, стол Евы. И поверх стола — с десяток карандашных набросков к картине. И в каждом, в каждом — это странное выражение… Я поднял один рисунок, второй, третий, а под ними оказались чертежи, карты, схемы. Обведенные красным кресты, квадраты, ромбы. «Астрологические карты», — осенило меня. Чьи-то гороскопы. И их много. Они разные. Ева увлекается астрологией? Я обернулся к мольберту и вдруг отчетливо осознал, что вижу перед собой…

С меня было достаточно. Пятнадцать минут я возился с маленькой лейкой и большими бидонами с водой, потом снова набрал воду, чтобы она отстаивалась до следующего моего посещения, и собрался уже отправиться к своей канарейке, как входная дверь распахнулась, и промокшая насквозь Ева спросила меня испуганно:

— Что ты здесь делаешь?

Нет, не так. К моему появлению она отнеслась как к само собой разумеющемуся, но потом воровато обернулась, прикрыла плотно дверь и только тогда спросила:

— Что ты здесь делаешь?

— Ваша мама приказала мне поливать герани, — ответил я. — А вас, вероятно, забыла поставить в известность.

— Да, — сказала она, — вероятно.

И снова воровато обернулась на дверь. А потом добавила почти шепотом:

— Так это ты унес Клару?

— Простите, — я наклонил голову набок, как непонятливая собака.

— Канарейку, — объяснила она.

— Боже упаси, — сказал я. — Ее мне тоже принесла ваша мама.

— Зачем? — спросила Ева.

— Боюсь, что этого никто из нас с канарейкой не знает. Но вот беда, у нее кончается корм, а я понятия не имею где в нашем районе зоомагазин…

— В нашем супермаркете, в самом конце есть отдел…

— Там есть корм?

— Да. Зачем ты согласился?

— Поливать цветы? Да мне несложно.

— Но я могла бы сама.

— Она сказала, что ты их погубишь.

— Лучше пусть их…

Мы теперь стояли очень близко друг к другу. То ли я, пока говорил, сделал несколько шагов вперед, то ли Ева подошла ко мне. Мне также было непонятно, почему мы с ней разговариваем так, будто делали это изо дня в день на протяжении всей жизни, как-то очень по-свойски, очень запросто. Но теперь, когда мы стояли так близко и ее запах, не разбавленный пространством комнаты, кружил вокруг меня, свивался в тугое кольцо, туманил голову, мне хотелось поцеловать ее.

Ну разочек. Просто попробовать на вкус сахарную щечку. Без всяких глупостей. Только для того, чтобы вдохнуть поглубже, чтобы этот запах остался внутри на целый день, а еще лучше — насовсем. И еще я чувствовал, что она позволит. Что это так просто и естественно. Что она тоже этого хочет. Что это все как-то было бы логично и оправдано неизвестно чем, какой-нибудь мистикой или астрологией. Я сделал полшага вперед, и она поднырнула как-то сбоку и оказалась позади меня.

— Не приходи, — сказала она, глядя в пол. — Не нужно. Нельзя.

Я не знаю, что за смысл был в этих словах, но звучали они как приглашение или как признание.

— Не могу, — сказал я, — я обещал. Как же я ее обману?

— Ты о ком? — спросила она.

— О твоей матушке.

— А… Я думала… Но ты все равно не приходи, ты ведь все знаешь уже, да? Нельзя, я бы не хотела…

— Чего?

— Ну… такой ценой, что ли… понимаешь?

— Нет.

И вот тут я ее не обманывал. Я ничего не понимал. То есть — вообще. Я чувствовал, что творится какая-то мистика или глупость — как угодно, но понять не мог вообще ничего. Мне требовалось время все обдумать. Эта картина и бумаги на столе. Мне нужно было побыть одному. Я шагнул к двери, но она быстро обогнала меня и, приложив палец к губам, жестом приказала остановиться. Открыла дверь, выглянула, вышла, посмотрела наверх, вниз и шепотом сказала мне:

— Иди, можно.

Проходя мимо нее, я предупредил:

— Послезавтра снова приду.

Сжал в кулаке ключи, к которым она потянулась, и пошел вниз.

Она тут же исчезла за дверью, закрыв ее за собой бесшумно.

Дома я сварил себе двойной эспрессо, сел напротив кухонного окна и закурил. Все, что я сегодня увидел, убеждало меня, что именно Ева — владелица дневника. И астрологические расчеты, и картина. Да и дневник появился вместе с ней не случайно, она его и подбросила. И письмо, наверно, тоже. Выходило, что она автор, а я — тот, за кем она гналась сквозь время. Но мне так не хотелось этого, что я готов был закрыть глаза на очевидное.

Я взял со стола мобильник и набрал номер Киры:

— Старик, у тебя есть какое-нибудь средство, помогающее избавиться от очевидного?

У Киры средство было. И сам он обещал заехать на днях. Вместе со средством. Мне не хотелось, чтобы это была Ева…

Я не хотел, чтобы за мной гнались через время. Через смерть. Что-то в этом было противоестественное. Да и зачем ей гнаться? Я же и не думал бежать… Я бы даже поехал с ней в теплые края…