Когда опускается ночь

Управляющий был не из тех, кого легко смутить, но сейчас он смутился. Обычно он без труда находил слова, чтобы выразить свои мысли, но сейчас начал спотыкаться, едва заговорив.

— Предположим, я вам отвечу, — медленно произнес он, — предположим, я скажу вам, что вы несправедливы к нему; достаточно ли будет моего свидетельства, чтобы поколебать ваше мнение, точнее, предубеждение, которое вот уже несколько месяцев лишь крепнет и крепнет? С другой стороны, предположим, у моего господина есть свои небольшие… — Ломак помедлил, прежде чем произнести следующее слово. — Свои небольшие… слабости, если угодно, но, поймите меня правильно, слабости лишь гипотетические; и, предположим, я их заметил и готов поделиться с вами своими наблюдениями — какой от них был бы прок сейчас, в одиннадцатом часу, если сердце мадемуазель Розы уже отдано, а свадьба назначена на завтра? Нет-нет! Поверьте мне…

Трюден вдруг вскинул голову:

— Благодарю вас, мосье Ломак, за напоминание, что наводить справки уже поздно, а следовательно, поздно верить кому-то. Моя сестра сделала выбор, и отныне с моих губ не сорвется ни единого слова о том, кого она выбрала. Будущее в руках Божиих, и чем бы все ни обернулось, надеюсь, у меня хватит сил сыграть свою роль терпеливо и отважно, как подобает мужчине! Приношу свои извинения, мосье Ломак, если по недомыслию поставил вас в неловкое положение вопросами, задавать которые не имел права. Вернемся в дом, я провожу вас.

Ломак открыл рот, потом снова закрыл, скованно поклонился, и его землистое лицо на миг побелело.

Трюден молча двинулся к дому; управляющий последовал за ним нарочито медленно, отставая на несколько шагов, и шептал себе под нос:

— Его отец был моим спасителем, это истинная правда, и нельзя об этом забывать; его отец был моим спасителем, и тем не менее я… нет! Поздно! Поздно говорить… поздно действовать… поздно что-то предпринимать!

У самого дома их встретил старый слуга.

— Молодая госпожа отправила меня позвать вас на кофе, мосье, — сказал Гийом. — Она оставила горячий кофейник для вас и для мосье Ломака.

Управляющий всплеснул руками — на сей раз от неподдельного изумления.

— Для меня?! — воскликнул он. — Мадемуазель Роза взяла на себя труд оставить чашку горячего кофе для меня?

Старый слуга в недоумении уставился на него, Трюден остановился и оглянулся.

— Что удивительного в простом жесте вежливости со стороны моей сестры? — спросил он.

— Извините, мосье Трюден, — отвечал Ломак, — у вас за плечами нет такого жизненного опыта, как у меня, вы не старик, у которого нет друзей, у вас прочное положение в свете, и вы привыкли, чтобы с вами обращались предупредительно. А я нет. Это первый случай в моей жизни, когда я послужил предметом внимания молодой дамы, — вот что удивило меня. Повторяю свои извинения; прошу вас, пойдемте в дом.

Трюден на это странное восклицание ничего не ответил. Однако ненадолго задумался о нем, а потом еще ненадолго задумался, когда они вошли в гостиную и он увидел, что Ломак подошел прямо к его сестре и смущенно и серьезно осыпал ее благодарностями за чашку горячего кофе, словно не заметив, что в это самое время Данвиль сидел за клавесином и пел. Роза изумилась и даже едва не рассмеялась, слушая его. Мадам Данвиль, сидевшая рядом с ней, нахмурилась и презрительно похлопала управляющего по руке веером.

— Будьте так любезны, помолчите, пока мой сын не закончит петь, — велела она.

Ломак низко поклонился и, удалившись за столик в углу, взял лежавшую на нем газету. Если бы мадам Данвиль увидела, каким стало его лицо, когда он отвернулся от нее, ее аристократическое самообладание несколько поколебалось бы при всей ее гордости.

Данвиль допел свою песню, встал из-за клавесина и принялся шептаться с невестой; Трюден сидел в дальнем конце комнаты один и внимательно читал письмо, которое достал из кармана, когда возглас Ломака, углубившегося в газету, вынудил остальных присутствовавших оставить свои занятия и посмотреть на него.

— В чем дело? — раздраженно поинтересовался Данвиль.

— Не помешаю ли я вам, если объясню? — почтительно обратился Ломак к мадам Данвиль; у него снова разыгрался глазной недуг.

— Вы нам уже помешали, — резко ответила пожилая дама, — так что можете объяснить.

— Это заметка из раздела «Новости науки», она привела меня в восторг и наверняка обрадует всех вас. — Тут Ломак многозначительно поглядел на Трюдена и прочитал из газеты следующее:

«Академия наук, Париж. — Мы счастливы объявить, что на вакантную должность младшего профессора химии назначается человек, чья скромность до сих пор не позволяла ему снискать славу своими научными достижениями. Члены Академии давно знакомы с его весьма значительными открытиями в химии, сделанными в последние годы, — открытиями, которыми он позволял безнаказанно пользоваться всем желающим с редкостным и, готовы прибавить, преступным спокойствием. Ни в одной профессии не найдется никого более достойного того доверия и признания, с которым государство назначает его на эту должность, нежели тот, о ком мы говорим, — мосье Луи Трюден».