Когда опускается ночь

Неумолимо настало судьбоносное утро; необратимы были брачные обеты, произнесенные во зло или во благо. Шарль Данвиль и Роза Трюден стали отныне мужем и женой. Оправдалось и все, что сулил вчера великолепный закат. Утро в день свадьбы выдалось безоблачным. Брачный обряд прошел гладко с начала до конца и удовлетворил даже мадам Данвиль. Она вернулась вместе с гостями в дом Трюдена, источая улыбки и благоволение. С невестой она была сама приветливость.

— Моя умница, — проворковала пожилая дама, отведя Розу в укромный уголок, и одобрительно потрепала ее по щеке веером. — Моя умница, вы сегодня были великолепны — вы воздали должное вкусу моего сына. Дитя мое, вы доставили большое удовольствие даже мне! А теперь ступайте наверх, переоденьтесь в дорожное платье и не сомневайтесь в моей материнской любви при условии, что вы сделаете Шарля счастливым.

Новобрачным предстояло провести медовый месяц в Бретани, а затем вернуться в усадьбу Данвилей под Лионом. Прощание вышло скомканным, как всегда в таких случаях. Карета укатила, Трюден, надолго задержавшись на пороге, чтобы проводить ее взглядом, торопливо вернулся в дом. Даже пыль от колес развеялась, смотреть было решительно не на что, и все же у наружных ворот остался стоять мосье Ломак, лениво, будто ни от кого и ни от чего не зависел, и спокойно, словно на его плечах вовсе и не лежало обязанности позвать экипаж мадам Данвиль и сопровождать мадам Данвиль обратно в Лион.

Лениво и спокойно, медленно потирая руки, медленно кивая в ту сторону, куда укатили жених с невестой, стоял у ворот чудаковатый управляющий. Вдруг со стороны дома послышались шаги и словно бы пробудили его. Он бросил последний взгляд на дорогу, словно ожидал увидеть там карету молодой четы.

— Бедная девочка! Ах, бедная девочка! — тихо пробормотал про себя мосье Ломак и обернулся узнать, кто это идет к нему из дома.

Это был всего лишь почтальон с письмом в руке и почтовой сумкой под мышкой.

— Свежие новости из Парижа, дружище? — спросил Ломак.

— Прескверные, мосье, — отвечал почтальон. — Камиль Демулен[26] обратился к народу в Пале-Рояль; опасаются мятежа.

— Всего лишь мятежа! — язвительно повторил Ломак. — Ах, до чего же отважное правительство — не боится ничего похуже! Нет ли писем? — добавил он, поспешно меняя тему.

— Сюда — нет, — сказал почтальон, — только одно отсюда, от мосье Трюдена. Можно было и в сумку не класть, верно? — Он повертел письмо в руке.

Ломак при этих его словах поглядел ему через плечо и увидел, что письмо адресовано в Париж, председателю Академии наук.

«Любопытно, он согласился на должность или отказался?» — подумал управляющий, кивнул почтальону и направился в дом.

У дверей его встретил Трюден и торопливо спросил:

— Вы ведь едете обратно в Лион с мадам Данвиль, надо полагать?

— Сегодня же, — ответил Ломак.

— Если услышите, что в Лионе или в его окрестностях кто-то сдает подходящую холостяцкую квартиру, не откажите мне в любезности, дайте знать, — продолжил его собеседник тихо и еще более торопливо.

Ломак согласился, но не успел задать вдогонку вопрос, вертевшийся у него на кончике языка, как Трюден скрылся в доме.

— Холостяцкая квартира! — повторил управляющий, оставшись один на пороге. — В Лионе и окрестностях! Ага! Мосье Трюден, я сложил вашу холостяцкую квартиру и наш с вами разговор вчера вечером — и получил сумму, которую, по-моему, легко подогнать под ответ. Вы отказались от парижской должности, друг мой, и, сдается мне, я догадываюсь почему.

Он задумчиво умолк и покачал головой, мрачно хмурясь и кусая губы.

— Погода сегодня довольно ясная, — продолжил он через некоторое время, глядя вверх, в сияющие полуденные небеса. — Да, довольно ясная, но, по-моему, я вижу тучку, поднимающуюся над неким семейством, — тучку, которая многое скрывает, но что до меня, я намерен глаз с нее не спускать.

Часть вторая

Глава I

Прошло пять лет с тех пор, как мосье Ломак задумчиво стоял у ворот дома Трюденов, глядел вслед карете новобрачных и серьезно размышлял о будущих событиях. Глубокие перемены произошли в том семействе, над которым он пророчески различил маленькую, но грозную тучку. Еще глубже были перемены, постигшие всю Францию.

То, что пять лет назад было восстанием, теперь — Революция: Революция, поглощавшая и престолы, и титулы, и державы, назначавшая новых королей, некоронованных, ненаследственных, и своих советников — и топившая их в крови десятками; Революция, бушевавшая беспредельно, яростно, искренне, пока не остался лишь один король, способный управлять ею и подчинить ее себе, пусть и ненадолго. Имя этому королю — Террор, и тысяча семьсот девяносто четвертый — год его царствования.