На этом записка обрывалась. Ломак сложил ее и со вздохом убрал в карман. Он крайне редко позволял себе подобные проявления чувств. Затем он откинулся в кресле и нетерпеливо побарабанил пальцами по столу. Тут в дверь осторожно, негромко постучали, и в кабинет бесшумно вошли и выстроились вдоль стены человек восемь-десять — очевидно, опытные сотрудники нынешней французской инквизиции.
Ломак кивнул двоим из них:
— Пикар и Маглуар, подойдите и сядьте за стол. Вы мне понадобитесь, когда я отпущу остальных.
С этими словами Ломак раздал остальным запечатанные бумаги, внеся их в книгу учета, и те молча приняли их, поклонились и разошлись. На сторонний непредубежденный взгляд они были словно конторские служащие, получившие от торговца документы на доставку груза. Кому могло прийти в голову, что так спокойно, так тихо, с такой безмятежностью конторской рутины происходит обмен доносами, ордерами на арест и смертными приговорами, что так из обреченных людей готовят очередную трапезу для всепожирающей гильотины?
— Принесли записи? — спросил Ломак двоих за столом, когда дверь закрылась. (Те ответили утвердительно.) — Пикар, вы согласно распоряжениям начинали работу по делу Трюдена; приступайте к чтению. Доклады я разослал, но нам стоит еще раз пересмотреть улики с самого начала, чтобы ничего не упустить. Если придется вносить поправки, надо сделать это сейчас. Читайте, Пикар, и постарайтесь не терять времени!
Получив это распоряжение, Пикар достал из кармана несколько длинных узких листков бумаги и начал читать:
— Протокол об уликах по делу Луи Трюдена, подозреваемого по доносу гражданина суперинтенданта Данвиля во враждебности к священному делу свободы и в неприязненном отношении к власти народа. Первое. За подозреваемым ведется слежка, в результате которой выявлены следующие обстоятельства. Дважды видели, как он ночью ходит из своего дома в дом на Рю-де-Клери. В первую ночь при нем были деньги, во вторую — бумаги. Возвращался он без того и без другого. Эти сведения получены от гражданина, нанятого Трюденом для помощи по хозяйству (из тех, кого во времена тиранов звали слугами). Этот человек — добрый патриот, и его показаниям относительно действий Трюдена можно доверять. Второе. В доме на Рю-де-Клери много жильцов, и не все они известны государству в должной степени. Выяснить что-то определенное о гражданине или гражданах, которых посещал Трюден, оказалось затруднительным, поскольку не было ордера на арест. Третье. Поскольку идет предварительное следствие, арест представляется преждевременным, поскольку, скорее всего, пресечет развитие заговора и даст виновному знак бежать. Поэтому отдано распоряжение ждать и наблюдать. Четвертое. Гражданин суперинтендант Данвиль ненадолго покинул Париж. Поэтому задача наблюдения за Трюденом снимается с нижеподписавшегося и поручается его товарищу Маглуару. Подпись:
Дочитав до этого места, полицейский агент положил бумаги на стол, подождал дальнейших распоряжений и, не получив их, удалился. Лицо Ломака сохранило прежнее выражение, печальное и озадаченное. Он по-прежнему барабанил пальцами по столу и даже не взглянул на второго агента, а лишь приказал ему прочитать доклад. Маглуар извлек полоски бумаги, в точности такие же, как у Пикара, и прочитал написанное на них так же торопливо, деловито и невыразительно:
— Дело Трюдена. Протокол. Продолжение. Гражданин агент Маглуар получил указания продолжить слежку за Трюденом и докладывает о дополнительных важных обстоятельствах. Первое. Нельзя исключать, что Трюден задумывает третий тайный визит в дом на Рю-де-Клери. Предприняты меры для пристального наблюдения, в результате которых выявлен еще один человек, связанный с предполагаемым заговором. Этот человек — сестра Трюдена, жена суперинтенданта Данвиля.
— Бедное заблудшее дитя! Ах, бедное заблудшее дитя! — пробормотал себе под нос Ломак, снова вздохнул и беспокойно поерзал в своем потертом старом кожаном кресле.
Очевидно, Маглуар не ожидал вздохов, восклицаний и выражений сожаления от своего начальника-агента, обычно невозмутимого. Он изумленно поглядел на него поверх бумаг.
— Читайте, Маглуар! — вскричал Ломак во внезапном припадке раздражительности. — Какого дьявола вы не читаете?