Когда отступит тьма

Это очевидно. Затем следует более глубокая истина. Эти двое с тотемными фамилиями, одной — означающей оленя, другой — заросли, в которых он обитает, были связаны с Данверз неким таинственным образом, которого их человеческое эго не могло понять. Мойра связала вместе этих троих, и теперь, когда одна часть — центральная — утрачена, структура распалась. Естественно, на душе у них кошки скребут.

Роберт чуть было не кивнул снова, но сдержался. Побарабанил пальцами по бедру и медленно поднял голову к загорающимся звездам.

Он знал, что Вселенная в своей основе не материя, не энергия, а вибрация. Был совершенно уверен в этом. Сознание — одна частота вибрационного поля, физическая реальность — другая. Два потока, не совпадающих по фазе, но пересекающихся в каких-то точках бесконечности. И там, где они пересекаются, появились на свет миф и судьба.

Он не разобрался в этом до конца. Многого еще не прочел, многого не продумал. Но кое во что вник, кое-что повидал. Знает намного больше, гораздо больше, чем все окружающие, несравненно больше, чем Харт и Вуделл, даже Данверз могли бы узнать. Они просто эманации нематериальной сущности вещей, игрушки судьбы, как и бедная Эрика.

— Как все мы, — пробормотал Роберт и на сей раз кивнул.

Потом увидел, что Харт и Вуделл пристально смотрят на него, и понял, что, должно быть, высказал какую-то часть своих мыслей вслух. Оставалось надеяться, что не произнес ничего лишнего.

Если он забудет об осторожности, если с языка сорвется то, что должно оставаться тайной, они могут его изобличить. Это единственная нешуточная опасность. Еще одна проверка на детекторе лжи не пугает его; он легко прошел первую, даже когда оператор задавал ключевые вопросы:

— Вы убили Шерри Уилкотт?

— Нет, — ответил он.

— Похитили ее?

— Нет.

— Раздели ее?

— Нет.

— Перерезали ей горло?

— Нет.

Он знал, что при каждой его лжи стрелка полиграфа лишь чуть заметно вздрагивает, хоть ему и не говорили этого.

Эта машина не могла читать его мысли, она только обнаруживала гальванические реакции и перемены в ритме сердцебиения, вызванные чувством вины и страхом. Ни чувства вины, ни страха у него не было. Он не ощущал ничего, кроме жужжащей вибрации в потайном сердце Вселенной, и потому находился в безопасности.

Вряд ли они на сей раз станут возиться с полиграфом. Могут попросить разрешения еще раз обыскать лачугу. Пусть себе обыскивают. Он предвидел такую возможность и принял необходимые меры.

Обнаружив визитную карточку Эндрю Стаффорда, он переоделся в чистое, сунул забрызганную кровью одежду в мешок. Положил туда же револьвер и патроны Данверз, ее распятие-тотем, шарф Эрики и визитную карточку. Затем спрятал мешок под незакрепленной половицей под кроватью.

Потом он закопает все это. Потом, когда будет уверен, что никто не наблюдает за ним.

Он совершенно не вспоминал о продуктах, пока не стал обыскивать грузовик, ища следы крови, и обнаружил множество порванных и подмокших бумажных мешков.

У полицейских это должно было вызвать любопытство. Странно покупать на двести долларов продуктов и оставлять их оттаивать и портиться. Он быстро разгрузил пикап, заполнил холодильник и морозильную камеру, потом стал складывать консервы и замороженные продукты, прочие приобретения возле стены.

Заканчивая, он услышал шум мотора. Выглянул в окно и увидел поднимающуюся по дороге полицейскую машину.

Харта и Вуделла Роберт не приглашал в дом. Он сознавал, что это негостеприимно. Но в конце концов они враги.

— Прошу прощения? — спросил на сей раз Вуделл.

Роберт глянул на него и захлопал глазами.

— Вы что-то сказали о врагах.

Опять. Нужно следить за языком. Привык, живя один, разговаривать с воздухом, водой, небом.

— Я ничего не говорил, — ответил Роберт.

Харт в сердцах плюнул на землю.

— Ты псих. Знаешь это, приятель?

— Тодд, — предостерег его Вуделл, но Харт отмахнулся.

— Мне до лампочки, сколько у тебя денег. Пустой орех.

Роберт улыбнулся:

— Желудь, может быть.

— Желудь? Это как понять?

— Упавший с ветки желудь. Падение было длительным.

— Загадка какая-то?

Роберт пожал плечами.

Ему хотелось сказать, что все на свете загадка и ничто не загадка. Что желудь — это плод дуба, что дуб, царственный в своей высоте, могучести и долголетии, являлся священным деревом во многих религиях, что он сын царя, внук царя, потомок династии царей, поэтому дуб — его дерево, его и Эрики, поэтому судьба велела ему вырезать их инициалы в коре дуба для утверждения его и ее наследственных прав, но потом он падал, падал и лишь теперь увидел путь к избавлению через заклание жертвы.

Они бы не поняли ни слова. Глупцы. Он промолчал.

— У этого хмыря явно не все дома, — негромко сказал Харт напарнику, но Роберт все же услышал.

Вуделл вздохнул.

— Уймись, Тодд.

Солнце уже зашло, исчезло даже зарево, темная синева неба превращалась в черноту, с наступлением ночи просыпались многочисленные звезды.

Роберт закрыл глаза, почувствовал, как судьба влечет его к цели, как его пронизывают токи, которых не обнаружить никакой науке, услышал гудение их энергии и успокоился.