Когда оживают Тени

Вздохнув, я вновь бросил взгляд на поэта. Тот выглядел весьма несвежим. В одежде, в которой явился на прием Мак-Молоуни, закономерно измятой. На рубашке пятна от выпивки, волосы растрепаны, синие глаза потускнели и налились кровью, лицо опухшее, щеки и шея в щетине. Разило знатно. Не так, как от Мерти, но тоже мощно и люто.

– Ты собрался драться в таком состоянии? – спросил я.

– А что такое? – удивился сын грандлорда. Одернул борта сюртука, поправил платок на шее и гордо задрал нос: – Я бодр. Хотя ты прав, здоровье поправить не помешает.

Достав из внутреннего кармана плоскую металлическую флягу, открутил крышечку и сделал жадный глоток, предложил мне.

– Нет, – ответил я. – Хоть кто-то должен оставаться трезвым.

– Орм, ты скучный, – заявил Фергюс. Похлопал меня по плечу и сделал картинный жест, показывая на груду мусора. – Проникнись, наконец! Мы вдвоем против целого мира на задворках цивилизации. Будем стоять тут, на фоне уныния и разрухи, и, как два героя в аду, обороняться от мерзких тварей… Романтика же!..

– Угу, – кисло промычал я. – Романтика апокалипсиса.

– Как ты сказал? – оживился друг. – А что… очаровательно! Надо написать песню. Или поэтический цикл под таким девизом. Издательства будут целовать ножки и плакать от счастья, если им удастся заполучить лицензию на печать. Хочешь, возьму в соавторы?..

– Уволь, – отмахнулся я. – Идею дарю.

– Нет в тебе деловой жилки, – попенял поэт, пряча флягу. – Но я не забуду о твоей щедрости, допишу благодарность в начале. Или посвящение.

– Договорились, – кивнул я. Выдержал паузу и спросил: – Ты не потерял то, что я отдал тебе на приеме?

– Э-э-э, – сделал озадаченное лицо Фергюс. – А ты что-то отдавал? Я запамятовал.

Пошарив по карманам сюртука, с удивлением вытащил тканевую ленту и с любопытством поднял вверх, под свет фонаря. Но я ловко выхватил ее из рук и, быстро убедившись, что металлическое зернышко на месте, незаметно перевел дух.

Одно дело сделано. Осталось выполнить неприятные формальности и разбежаться по своим делам. Я помчусь вытаскивать Коула, а поэт наверняка вернется в объятия той загадочной дамочки, с коей закрутил интрижку. А может, и к другой. Но какая разница?..

– Весьма забавный предмет туалета, – прокомментировал сын гранда, глядя, как я прячу ленту в разрез на ремне. – Надо себе такое завести.

– Тебе-то зачем?

– Деньги буду прятать. А то в бордели хоть не ходи. Выпьешь, расслабишься, а просыпаешься голым и босым. Сутенеры тебе и поют, мол, заказывал всякое, не скромничал ни разу…

– Ты потому и пошел не к шлюхам, а с той особой? – уточнил я.

– На Изольду Мак-Гленданн намекаешь? – хмыкнул поэт. Мечтательно закатил глаза и причмокнул. – Хороша чертовка, даром что вдовушка. И что старше лет на десять. Женщина – огонь! На приеме скромна и тиха, лишь глазками у меня в штанах украдкой шарила. Зато как выпили грогу под приятную музыку, а потом вина. Если хочешь, прихвачу и тебя. А то с середины ночи начал понимать, что не справляюсь. Вдвоем мы…

– Потише, моряк! – поднял я руки. – Лестно такое доверие, но в другой раз. И верю, что женщина – огонь. Вон как вдохновился, раз решил перенести бой.

– Что тянуть? – пожал плечами поэт. – Быстренько отделаю Мак-Кейна и пойду обратно, в объятия моей страстной музы.

«Может, потому что тебе страшно? Потому и напился – пытался забыться в чужой постели. А когда сообразил, что навязчивая мысль не отпускает, принял решение взглянуть страху в глаза».

Но вслух я ничего такого не сказал. Иногда лучше сделать вид, что не замечаешь очевидного, поддержать игру, чтобы не лишать человека опоры.

– Я верю в твои силы. Но мог бы хоть не напиваться. А лучше…

– Выспаться? Потренироваться? – хохотнул Фергюс. – Брось, Орм! Я вскрою Мак-Кейна, как устрицу, если буду абсолютно трезвый и отдохнувший. Надо ж дать ему фору, как-то уравнять шансы. А то получится неспортивно и неинтересно.

Вновь я не нашелся, что ответить. Тем паче уловил чужие эмоции. А через секунду раздались шаги, во тьме галереи возникли лучи фонариков. И чей-то холодный голос заявил:

– Ты живешь в своем иллюзорном мире, Мак-Грат. Вернись на дно. Здесь ты лишь бестолковый словоплет, пьяница и бабник.

– О! – воскликнул поэт. Оглянулся через плечо и, прищурившись, попытался пронзить взглядом тьму. – А я уж думал, ты струсил, Олсандер! Сознавать то, что словоплет надерет тебе задницу, больно и трагично.

Шаги стали громче, и вскоре из темноты появились двое – Олсандер в сопровождении, как ни странно, не тех сопливых напыщенных молокососов-аристократов, что я видел на приеме, а молодого угрюмого парня, который к тому же по габаритам больше смахивал на бочонок или похудевшего болга-переростка.

Наследник рода флотоводцев такой же, как я запомнил на банкете, – высокий, мускулистый, с породистым бесстрастным лицом и колючими глазами, коротко, по-военному острижен. Разве что наряд подобрал подходящий, не стесняющий движений: широкие штаны, мягкие туфли и рубаха, облегающая куртка из выделанной акульей кожи.