Когда оживают Тени

— Орм, — в полубреду произнес сын гранда. — Орм, я плохо вижу. Что случилось?

— Ах, мать твою! Мерзкая мелодрама продолжается! — с отвращением пробормотал я. И громче добавил: — Глаза лишился.

— А-а-а… — протянул Фергюс. — Зато теперь буду похож на пирата. Женщины ведь любят мужчин со шрамами и темным прошлым?

— Ага, любят, — буркнул я. — Помолчи, а! Не трать силы.

— Ладно, — послушно шепнул поэт. — Только дышать трудно…

Закашлялся, харкнул кровью и, застонав, снова отключился. А я опять выругался и попытался прикинуть, как поднять и закинуть на плечо. Но почувствовал движение, поднял голову и уставился на обоих МакКейнов.

Приступ неудержимой ярости у Олсандера закончился. По-прежнему цедил проклятия и сверкал глазами, но бросится на раненного попыток не предпринимал. Лишь стоял и сжимал кулаки, сжигая Фергюса взглядом. Симас тем временем торопливо подобрал кортик старшего, собрал обертку от оружия. Повернулся ко мне, кивнул на клинок в моих руках и сказал:

— Верни.

— Нет, — ответил я.

— Кортик мой.

— И что с того? Или ты хочешь сказать, что оставишь меня с пустыми руками и раненным другом у черта на куличках? Могут понадобиться носилки. Или повязки. Вы ведь вряд ли будете столь великодушны, что поможете доставить сына правителя в ближайшую лечебницу.

— Именно это он и хочет сказать, лорд Бродяжка! — фыркнул Олсандер. — Нам какое дело, загнется МакГрат или нет? Отдай оружие.

— Так подойди и забери, — ровно сказал я, встречая злобный взгляд МакКейна прямо и спокойно. Нащупал в потайном кармане ампулу с деактиватором оков. — Дай мне достаточно серьезный повод.

Какое-то время мы молча смотрели друг на друга, а я ласкал пальцем колпачок иглы. Знал, что глупость. Что собственные планы, остатки жизни укатятся в трубу, но приготовился использовать. Потому что в глубине души поднималась волна безумия и ярости, желание крушить и убивать. Жажда нарастала как далекий рокот обвала, но вот-вот, одно неверное движение…

Едва заметно вздрогнув, Олсандер отвел взгляд.

— Да что ты сделаешь, лорд Грязнуля?

— Все, что необходимо, — так же спокойно произнес я.

«И мало тебе не покажется, ублюдок».

— Пойдем, Олс, — сказал Симас, бросив быстрый взгляд в темноту пещеры. Лицо осталось таким же сонным и невыразительным, но показалось на миг, будто повеяло тревогой и настороженностью. — Мы закончили. Хватит.

МакКейн позволил себя увлечь к выходу. Отступил на шаг, потом развернулся и решительно зашагал прочь. Но на пороге храма оглянулся и сказал через плечо с кривой ухмылкой на губах:

— Жаль. Я ошибся, рука дрогнула, воткнул лезвие слишком глубоко. Словоплет должен жить. Жить как и сестра — слепым, беспомощным, гадящим под себя. А теперь подохнет как настоящий поэт — трагично. Не дай бог запомнят и прославят.

Глава 12

Я не нашелся, что ответить. Бывает же… когда нужно сказать хлестко и метко, мысли путаются, язык тяжелеет. И уже потом прокручиваешь разговор в воображении, придумываешь остроумные реплики, как бы посмотрел, какую мину скорчил, дабы уязвить оппонентов побольнее. Чтоб заткнулись и убрались опозоренные, с втянутыми в задницы языками.

Однако ложка дорога к обеду, а время отмотать назад нельзя. Да и если подумать, неважно сие. Когда у тебя на руках умирает друг, не до соревнований в интеллектуальном сквернословии.

Проводив взглядом братьев МакКейнов, я скрипнул зубами и вновь повернулся к Фергюсу, прощупал пульс на шее, осмотрел повязки. Импровизированные бинты быстро намокали, сердцебиение и дыхание слабело каждую секунду. Если попробую тащить, точно умрет от потери крови, удушья и болевого шока. И сбегать за помощью не получится, времени нет.

Но что вообще могу сделать без снятия оков, имея лишь то, что имея?..

Кое-что. С сырой энергией работать могу хоть опутанный татуировками, недавние манипуляции с батареей тому доказательство.

Поразмыслив, я пошарил в потайном кармане и отыскал перстень с шоковой Печатью. Мысленно призвал Изнанку, осмотрел призрачный узор и легким воздействием подправил, позволил энергии из прибора истекать свободно в пространство. Собрал в горсть облачка невидимого пара, с помощью воли заставил сгуститься. И набросал на груди Фергюса рисунок, напоминающий неправильный круг, пересеченный несколькими эллипсами, наспех добавил пару примитивных символов. А когда схема уравновесилась, активировал, проследил, как эскиз медленно тонет в груди поэта. Затем вернул шоковую Печать в исходное состояние и проверил запасы — потратил примерно половину.

Внешне ничего не изменилось, хотя по идее кровь в ранах друга должна стремительно сворачиваться, а боль уменьшиться. Но вновь проверив пульс, я грязно выругался. Биение под пальцами почти не прощупывалось, дышать перестал. Кажется, остановилось сердце.

— Твою ж мать! — прошипел я. — Но нет, поборемся…

Отстегнув сумку собственного спас-комплекта, вытащил баллончик с кислородом и складную резиновую маску. Нацепил на лицо поэта, затянул завязки и открыл вентиль.