Когда падают звезды.

Она пискнуть не успела, да и не смогла бы, только почувствовала чье-то присутствие, сжавшиеся на талии руки, поддаваясь их натиску, девушка отступала, пока не уперлась в твердую стену спиной, а лицом…

Ее лба коснулся чужой лоб, даже сквозь непроглядную тьму Майя почувствовала пронзительный взгляд, а потом услышала и шепот.

— Тише, голубка, тише, — от интонации, звука его голоса, осознания, что это действительно он, и он так близко, он и больше никого, Майю вновь пробрало до дрожи.

*****

Когда Майя вышла, Дэррек, как и все в комнате, внимательно смотрел вслед удаляющейся девушки, думая о чем-то своем. О чем-то касающемся их двоих. Смог оторваться от разглядывания ровной спины чуть раньше, чем это привлекло бы внимание, смог вновь завести разговор, о чем-то шутя, чему-то удивляясь, отвечая на какие-то вопросы, с каждой секундой все ясней осознавая — он бездарно истратил их время. Потерял два месяца, а теперь продолжал терять каждую секунду. Например, одну из этих. Когда она бродит по его пустынному дому, а он развлекает гостей, которые в этом совершенно не нуждаются.

Вышел герцог, когда в комнату по счастливой случайности заглянул дворецкий. Вышел, будто вспомнив о чем-то крайне важном и не терпящем отлагательств, а на самом деле… Просто потому, что существовало кое-что действительно крайне важное и совсем не терпящее.

Не желая привлекать внимание, проходя по коридору, потушил свечи, остановился у двери. А когда она вышла…

Дэррек и сам не знал, что собирался сделать. Поговорить? Возможно. Напугать? Нет. Хотя и понимал, что она вряд ли обрадуется. Не знал, чего хотел. Но стоило Майе появиться рядом, стоило почувствовать ее присутствие, скорее вспомнить, чем уловить устремленный в темноту взгляд, сдержаться Дэррек уже не смог.

Притянул к себе, просто обнял, уткнувшись лбом в лоб.

— Тише, голубка, тише.

Он почувствовал, как по телу девушки прошла дрожь, чуть ослабил объятья, только отступить не смог. Пока. Еще немного, и потом обязательно отпустит. Ненадолго.

— Дэррек? — она узнала голос, даже прикосновения узнала, и взгляд из темноты, но все происходило так быстро, что разум требовал подтверждения, чтобы… Чтобы что? Пока Майя и сама не ответила бы.

— Прости, что напугал. Да.

Оторвавшись от ее лица, Дэррек чуть склонился, касаясь шеи сначала носом, а потом губами. Майя вновь дернулась.

— Пустите.

— Хорошо, сейчас…

Снова губами. И еще раз. Нежно. Слишком неправдоподобно нежно. А руки в этот момент пришли в движение, вновь, как в самом начале вечера, проводя от плеча и до запястий. И снова до чертовых мурашек.

— Если не отойдете, вновь получите пощечину.

Майя искренне надеялась, что ее голос звучит достаточно холодно и трезво. Совсем не так, как она сама себя сейчас чувствовала — ей было страшно, волнительно, как-то слишком нереально.

Ее будто обнимал не он — темнота. Темнота с тем самым голосом, теми руками, теми губами. Такими, какими они умели были в моменты нежности.

— Хорошо, заслужил.

Он явно среагировал не так, как Майя надеялась — застыл, все так же, прижимая к себе и касаясь губами кожи, спустился пальцами по кистям вниз, сжал ее кулачки в своих.

— Почему ты не сказала тогда?

— Вы не спрашивали.

— Прости.

— Пустите, — во второй раз получилось куда менее уверенно, а он пустил.

Только ненадолго. Между ними действительно образовалось пространство, только оно почти сразу же было заполнено — рука мужчины отпустила один кулачок, чтобы пройтись по шелку платья, остановившись на девичьем животе.

— Тебе было бы к лицу носить моего ребенка, голубка. Очень.

— Вы бредите.

— Я люблю тебя.

— Молчите, — выдернув и другую руку, Майя попыталась снять его широкую ладонь с платья. Если бы он только знал, как рьяно она благодарила Яха, когда оказалось, что ей повезло — хотя бы ребенка в довесок к вечному позову и синякам она не привезла домой.

— Помнишь тогда, на озере, я спрашивал, была бы ты против, если…

— Помню, — оба взгляда привыкли уже к темноте и теперь они различали выражения лиц друг друга, блеск глаз. Ее сейчас вновь горели гневом. — Я все помню, ваша светлость. Помню каждую вашу подлость, каждую злую шутку, каждое предательство, каждый раз, когда вы делали больно.

Он принял такой ответ. Спорить не было смысла. Каждую свою подлость, шутку, предательство, как делал больно, помнил и сам.

— И ты сказала, что против.

— Потому что это правда, пустите.

— Знаешь, как я завидую сейчас твоему отцу? Его любимая женщина носит его ребенка.

— А я завидую маме, — с каждым его словом становилось все сложней — он будил в девушке неконтролируемую злость, а еще подбирался все ближе к ране, которую нельзя трогать. — Она счастливо вышла замуж за благородного человека, который сначала полюбил ее, а потом добился ответной любви. Лаской, нежностью, доказывая свои чувства. Они прожили вместе двадцать долгих лет. И теперь она вновь носит ребенка от любимого мужчины.