Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года

Президент явно стремился к тому, чтобы на Мальте у него была свобода импровизации. Это приводило в ужас Скоукрофта и аппарат СНБ, которым совсем не хотелось, чтобы саммит не имел повестки дня. Они боялись получить еще один Рейкьявик, где, как они думали, Рейган был соблазнен Горбачевым. В их глазах было необходимо спасти Буша, который мог поддаться кремлевскому говоруну, такими сладкими словами, как «мир», «разоружение» и «сотрудничество», уже создавшему на Западе собственный великий культ. Большая часть окружения президента полагала, что, если президент будет следовать жесткой повестке дня, основанной на «пакете инициатив по каждому предмету», это заставит Горбачева обороняться и поможет им держать президента на коротком поводке и – в такой решающий момент истории – минимизирует опасность того, что он пойдет на какие-то плохо согласованные уступки с американской стороны[544].

Буш и Горбачев прилетели в Ла-Валетту вместе со своими министрами иностранных дел и немногими ключевыми советниками. Переговоры проходили в выходные дни в субботу и воскресенье 2–3 декабря 1989 г. Первоначально предполагалось переходить с американского на советский крейсеры и обратно. Но разразился мощный шторм, и в результате местом проведения переговоров стал огромный советский лайнер «Максим Горький», стоявший в полной безопасности в большой бухте столицы Ла-Валетты. Все равно в субботу пришлось отменить послеобеденную и вечернюю сессии. Скоукрофт записал в своем дневнике: «Это самая чертовская погода, какую я когда-либо видел… самые высокие волны, а потом бросают вниз… Судно крутится как сошедшее с ума. И здесь мы, лидеры двух сверхдержав, сидим в нескольких сотнях ярдов друг от друга и не можем поговорить из-за погоды». Скоукрофт вспоминает: «Горбачев вечером не смог прибыть на “Белкнап” (т.е. на американский крейсер. – К.Ш.) на ужин, так что мы сами съели замечательные блюда, приготовленные для него – рыбу-меч, лобстеров и все такое»[545].

Однако, несмотря на штормовую погоду, президент и генеральный секретарь сумели провести большую часть этих двух дней в спокойных и плодотворных дискуссиях. Они начались прямо со старта. Буш даже одобрил вкус Горбачева в одежде: «Он был одет в темно-синий костюм в тонкую полоску, в белую рубашку с кремовым оттенком (я люблю точно такие же) и красный галстук (почти такой же, как галстук от одной лондонской фирмы с мечом)». И президент добавил, что у него «приятная улыбка»[546].

Во время первой пленарной встречи советский лидер предложил, что они должны выработать «диалог, соразмерный темпу перемен», и предрек, что, хотя Мальта официально не является прелюдией к полноформатному саммиту будущим летом, она будет «важна сама по себе». Буш с этим согласился, но попытался уйти от типичной для Горби высокопарности. Переходя к главным задачам, он озвучил несколько «позитивных инициатив», благодаря которым он надеялся «продвинуться вперед» на саммите 1990 г.[547]

Президент заверил Горбачева, что «мир станет лучше, если перестройка увенчается успехом». Чтобы этому способствовать, он бы хотел отменить поправку Джексона-Вэника, которая с 1974–1975 гг. налагала запрет на открытые экономические отношения с советским блоком. Торговые переговоры вкупе с экспортными кредитами позволят СССР, заявил он, импортировать современные технологии, в которых СССР нуждается. «Я делаю эти предложения не ради того, чтобы торговаться», настаивал Буш, а исключительно в духе «сотрудничества»[548].

В таком же духе президент теперь был готов открыто действовать, чтобы поддержать предоставление Советам «статус наблюдателя» в ГАТТ, «чтобы мы лучше узнали друг друга». Он обещал поддержать стремление к этому Москвы после завершения последнего раунда многосторонних торговых переговоров – так называемого Уругвайского раунда – между 123 странами-участницами. Шутя на тему того, что скорое советское вступление может даже послужить «стимулом» для стран ЕС прекратить их «борьбу» между собой и США по болезненной сельскохозяйственной теме, он посоветовал, между прочим, чтобы Кремль «двинулся в направлении рыночных цен на оптовом уровне, чтобы восточные и западные экономики стали чем-то более сопоставимым». В этом контексте Буш выразил надежду, что Уругвайский раунд завершится не дольше чем в течение года[549].

Горбачев тоже равным образом выразил оптимизм в отношении перспектив скорого вступления своей страны в мировую торговлю и был настроен на то, «чтобы мы были вовлечены в работу международных финансовых институтов». Он подчеркнул: «Нам надо научиться включить мировую экономику в перестройку». И он искренне был признателен США за «желание помочь» Советскому Союзу открыть свою экономику. Но он также был тверд в том, что американцы должны прекратить подозревать Советы в желании «политизировать» эти организации. Времена изменились, сказал он, и поскольку обе стороны отменили идеологию, теперь они могут «работать над новыми критериями» вместе[550].