И, когда это произошло, они скорректировали свою политику в попытке сохранить примерное такие же отношения с постсоветской Россией Ельцина. В результате Запад оказался глубоко втянутым в оказание помощи России при ее переходе к рыночной демократии. Но, несмотря на осознанные усилия Америки и Германии не «изолировать Россию» и не превращать ее «из потенциального друга в потенциального противника», обращение с Москвой оказалось чрезвычайно сложным и чреватым опасностями делом[1824]
.То, что в конечном счете произошло в России в 1990-е гг., было вне контроля Запада. При Ельцине демократия оказалась мертворожденной. Коррупция свирепствовала, верховенство закона так и не укоренилось. И западные лидеры не смогли предотвратить катастрофический экономический коллапс страны. Это вызвало яростную реакцию со стороны русских националистов, униженных хаотическим обнищанием своей страны и внезапной потерей ее европейской империи. Растущая риторика о возвращении России «ближнего зарубежья» усугубила неуверенность новых свободных соседних государств и стимулировала с их стороны требования об интеграции в «институциональный Запад». Согласившись с этим, НАТО не только расширилась как организация (это происходило и раньше – в 1952, 1955 и 1982 гг.), но и спроецировала военное влияние Америки вглубь Восточной Европы. Это, в сочетании с параллельным открытием ЕС на восток, усилило чувство отчуждения в России и ностальгию по великодержавному прошлому страны, особенно в связи с воспоминаниями о поражении Наполеона в 1812 г. и победой над Гитлером в Великой Отечественной войне. В любом случае, Россия всегда была двуликим Янусом – евразийской империей, охватывающей весь континент и обращенной как на восток, так и на запад, – и страной, исторически настолько ревниво относящейся к своему суверенитету, что вряд ли она готова когда-либо уступить хотя бы крупицу его НАТО или ЕС. Перспектива быть просто восточным придатком евроатлантического клуба неизбежно должна была стать оскорблением как для притязаний России на могущество, так и для ее чувства идентичности. Эти вопросы, вероятно, невозможно было решить даже с помощью самой деликатной дипломатии.
Но при всем при этом, достижения архитекторов мира после падения Стены были исторически беспрецедентными как по процессу, так и по результату. Вердикт, вынесенный Филипом Зеликовым и Кондолизой Райс в их книге 1995 г. о Европе и государственном управлении, остается в силе: «Лидеры, которые получили свой шанс, действовали умело, быстро и с уважением к достоинству Советского Союза. В результате у Европы остались шрамы, но нет открытых ран от объединения Германии. Это свидетельство умелого государственного управления». По сути, «Европа была преобразована всеобщим принятием западного статус-кво»[1825]
.То, что последовало за этим переходом от холодной войны, часто описывается как эпоха однополярности. Однако, как мы уже видели, это слишком упрощенный взгляд. После мирного объединения Германии и Буш, и Горбачев исходили из того, что международный порядок остается биполярным, хотя теперь он имеет скорее характер сотрудничества, а не конфронтации. 11 сентября 1990 г. в обращении к Конгрессу Буш говорил именно о «возможности перейти к историческому периоду сотрудничества», который, по его мнению, будет «более свободным от угрозы террора, более сильным в стремлении к справедливости и более безопасным в поисках мира» – «мир, совсем не похожий на тот, который мы знали»[1826]
. Это и было предпосылкой нового мирового порядка Буша, а также действительно замечательной многонациональной коалиции – от Сирии до Сенегала, от Великобритании до Бангладеш – которую он собрал, чтобы изгнать Саддама Хусейна из Кувейта и предпринять военные усилия, построенные вокруг столпов США и СССР и на основах международного права. Но, как наглядно продемонстрировал Кувейт, Вашингтон был доминирующей силой: Буш принял решение о войне, и Америка предоставила воинский контингент, материально-техническое обеспечение и технологии, необходимые для одержания победы за сто часов. Таким образом, в новом мировом порядке Буша Советский Союз на самом деле был младшим партнером Америки, а ООН, хотя и освободившаяся от паралича времен холодной войны, могла функционировать как миротворец только тогда, когда ее подпитывала американская мощь.