Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года

Новый Европейский союз – несмотря на его напористую риторику – никогда не был готов к решению задачи по принуждению к миру. Он был привержен «гражданской традиции» ЕС, которая заключалась в стремлении выступать посредником и помочь сохранять мир, не развивая европейский военный потенциал. Движение в этом вопросе началось только тогда, когда Америка с 1995 г. начала участвовать в деле, приступив к бомбардировкам силами НАТО (действуя совместно с силами наземных операций, СООНО – UNPROFOR), вслед за тем, как Альянс после 1992 г. переключил свое внимание с «коллективной обороны» на «коллективную безопасность», чтобы оправдать и разрешить операции НАТО «вне зоны действия»[1820]. Это вмешательство Альянса привело к Дейтонским мирным соглашениям. Но это оказалось лишь частичным решением глубоких и масштабных проблем на Балканах. И этот американский спазм принуждения к миру обнажил асимметрию могущества между США и европейцами, которые продолжали бороться с темными историческими призраками своего ХХ в. Это также проливает свет на Европейский союз, чьи взгляды на международную политику были плохо скоординированы и не подкреплены никакими военными санкциями.

Во время президентства Буша операция ООН под руководством США в Сомали в конце 1992 г. являлась единственным реальным исключением из этих принципов консервативного управления, и это было относительно короткое вторжение, длившееся около четырех месяцев. Это действительно представляло собой внешнее вмешательство в дела формально суверенного государства и члена ООН. Операция «Возрождение надежды» была оправдана на том основании, что управление в Сомали совершенно распалось, и государство больше не могло защищать жизни, свободы людей и выживание своего народа. Кампания на Африканском Роге оказалась первой из многих «вооруженных гуманитарных интервенций»[1821], которые стали характерными для эпохи после окончания холодной войны.

Консервативный менеджмент также изо всех сил пытался преодолеть разрыв между Востоком и Западом. Идея по-настоящему интегрированной Европы, целостной и свободной, оказалась иллюзией. Совет Североатлантического сотрудничества, хотя и был сам по себе мощным символическим заявлением о связях между Востоком и Западом, тем не менее оставался не более чем дискуссионной площадкой, а его первое заседание в декабре 1991 г. практически совпало с распадом СССР. Это означало, что Совет превратился в совокупность разрозненных и часто хрупких государств, простирающихся от Атлантического региона через Центральную Азию до Тихого океана, что стало насмешкой над любой концепцией целостной евроатлантической идентичности. Столь же пустым и неадекватным было СБСЕ. Этот форум из 35 стран помог продвинуть европейскую разрядку в середине 1970-х годов, когда Россия выступала в качестве равноправного партнера Америки. Компетенция «Совести континента», как его называли, охватывала права человека, экономические вопросы и предположительно могла служить инструментом для «построения демократических институтов». Вашингтон рассматривал ее как жизненно важный инструмент для предотвращения кризисов и разрешения конфликтов (например, из-за пограничных споров или проблем с правами меньшинств), прежде чем, гипотетически, применять силу[1822], но СБСЕ не обладало военным потенциалом и не имело политического влияния. Расширенное к 1992 г. до 53 членов, оно, как и Совет Североатлантического сотрудничества, оказалось громоздким и бессмысленным и, что особенно важно, не смогло превратиться в организацию безопасности, которая могла бы справиться с войнами в Югославии. Как и видéние Общего европейского дома, которое так очаровало Горбачева, оно представляло собой еще одну общеевропейскую мечту, которую нельзя было использовать для создания всеобъемлющей структуры безопасности континента после падения Стены.

Как оказалось, России «не было места» в возрожденных основных организациях новой Европы – ЕС и особенно НАТО[1823]. Явление НАТО в качестве единственного серьезного института безопасности как в Европе, так и «за ее пределами» сделало Альянс в долгосрочной перспективе более проблематичным для Кремля. Его расширение до границ России породило чувство отчуждения, которым позже воспользовалось правительство Владимира Путина. Но это не было ни намерением, ни виной консервативных управленцев 1989–1991 гг.: все ключевые лидеры НАТО – Буш, Коль, Тэтчер, Миттеран – публично проявляли внимательность к Горбачеву и статусу его страны, хотя на самом деле использовали свое сильное положение. Они надеялись, что Советский Союз – когда он будет полностью реформирован – займет центральное место в международной системе в составе стабильного ядра и партнера по сотрудничеству или, как выразился Горбачев, в качестве «прочной» и «надежной» опоры. Они не ожидали и не желали распада СССР в конце 1991 г.