Когда на следующий день синий дракон поднялся над лесом, унося Харде вдаль, несмотря на поднявшуюся еще ночью пургу, Кеола была уверена, что это последний раз, когда она видит Кедде. Даже если он в Долину не вернется, останется с юным товарищем, его сестрицей и неизвестным Вальгардом просто потому, что те никогда не увидят в нем предателя и не назовут ублюдком, калечащим чужие жизни. И это после того, сколько Кедде сделал и для Кеолы, и для своих собратьев. Она же лучше всех знала, сколько благородства и доброты живет в его душе. Быть может, упирай Кеола на эти качества, воззови к его милосердию, и все сейчас было бы совсем по-другому. Но синий дракон исчез в густой снежной завесе, а Кеола так и стояла за широким стволом старого дерева, скрывшего ее от глаз Кедде и послужившего надежной опорой оставшейся без сил Кеоле.
Как, когда домой потом вернулась, она и не помнила. Но под вечер свалилась с горячкой, в которой не было места ни одной радостной мысли, а только знобящему отчаянию, болезненному презрению к себе и бесконечной череде спаленных в бреду надежд. Иногда перед глазами появлялись взволнованные лица Нетелл и Джеммы, но Кеоле не было ни до одной из них никакого дела. Она не хотела жить без Кедде и не могла заставить себя справиться с болезнью. Ее не интересовало, что будет дальше. Все равно никто не заплачет. Не заслужила она ни слез, ни любви. Ни даже привязанности...
— Он вернулся, слышишь?! Кедде вернулся!..
Джемма трясла Кеолу за плечи, не обращая внимания на заливающие щеки слезы.
На Кеолу было страшно смотреть. Если раньше она хоть от жара металась, стискивая побелевшими пальцами простыню и перемежая хриплые вздохи со стонами, то теперь вообще на мертвую походила. Спекшиеся губы, восковые щеки, пугающая до боли в груди бледность. Что Эйнард, что Дарре только руками разводили, не в силах помочь, и пеняли на драконью ипостась, которая могла и самые страшные раны залечить, и сгубить хозяина на ровном месте.
— Надо понять, что стало причиной ее несчастья, — объяснял Дарре, оставляя на всякий случай всевозможные лекарства, а Джемма только вздыхала: Кеола отказывалась их принимать, не жалея ни себя, ни их с матерью. — Тогда и появится шанс хоть что-то исправить.
Джемме не надо было искать причину: она единственная, наверное, догадывалась об истинном отношении Кеолы к Кедде, и совпадение его отлета с началом ее болезни только подтверждало Джеммины подозрения. Извела себя, дуреха несчастная, отталкивая его постоянно, а силы-то не рассчитала. И теперь Создатели наказывали то ли за гордыню, то ли за страх. А может, и за отчаяние. Неужели Кедде мог не возвратиться? Да как бы ни прикипел он к Харде, здесь у него были друзья и важное дело, и Кедде стал бы последним, кто на подобные вещи захотел наплевать. Джемма, например, ни секунды не сомневалась, что не сегодня-завтра Кедде снова будет в Армелоне.
Вот только, глядя на угасающую Кеолу, истово молилась, чтобы он не опоздал.
И боги все-таки сжалились над ними обеими. В то самое утро, когда Джемма уже взмыла в воздух, чтобы лететь к Вальгарду и силком притащить Кедде в Армелон, она увидела на горизонте стремительно приближающуюся синюю точку. И даже не стала дожидаться, когда Кедде с ней поравняется; бросилась стремглав домой и принялась тормошить Кеолу.
Ни разу еще ей не было так страшно, как в те минуты, что Кеола не реагировала ни на ее действия, ни на имя Кедде. Даже когда мама признавалась в преступлениях, даже когда Джемма увидела Эдрика в клетке и поняла, что он попал в горах в ловушку, внутри не холодело от предчувствия беды и не было ощущения полного бессилия. Какой бы резкой и равнодушной ни казалась Кеола, сколь бы ни сторонилась она что Джеммы, что Нетелл, чураясь их помощи, будто огня, сколь бы ни была жестока с Кедде, а Джемма искренне привязалась к ней и переживала как за родную. А потому продолжала взывать к сознанию Кеолы, даже когда руки заныли от тряски и ресницы слиплись от слез.
И Кеола наконец откликнулась. Открыла через силу глаза, кое-как поймала взглядом Джемму.
— Все врешь... — еле слышно выговорила она.
Джемма шмыгнула носом, стараясь овладеть собой. Но вместо этого только толкнула Кеолу в грудь и вскочила с кровати.
— Дура! — припечатала она. — Себя извела и его достала! А нам — разгребай!
С этими словами она гордо задрала голову и направилась к выходу. Но у порога все-таки остановилась, обернулась.
— Вернулся он, — с материнской жалостью поговорила она. — Сейчас сбегаю, узнаю, что да как. А ты давай поднимайся и приводи себя в порядок. Ох, горе мне с вами!
Поймала еще неуверенную улыбку Кеолы и со спокойным сердцем отправилась в дом Кедде. Ну и новость она ему приготовила: все свои обиды забудет. И Кеолу мигом на ноги поставит. И будет наконец у них мир и понимание. А то смотреть больно.