Когда плачут львы

–– Представьте себе, нет. Во всяком случае, в институте. В те редкие моменты, когда кто-то случайно видел моё личное дело и спрашивал, почему на фотографии лицо чересчур отличается от того, что есть в наличии, я грустно вздыхал, скромно опускал глаза и шептал с болью в голосе: «Диабет, знаете ли. За год двадцать килограмм набрал». Любопытные сразу прятали глаза и откладывали мои документы без лишних вопросов. Так мы прожили полтора года. А потом Никита вернулся. Если я до его возвращения боялся службы в армии, то, глянув, как изменился мой спаситель, мой страх, бесформенный и необоснованный, приобрёл вполне реальные черты. Та перемена, которая произошла с весельчаком-каратистом ввергла меня в панику. Если бы вы видели, Роман Васильевич, взгляд Никиты. Это был взгляд-убийца, готовый выстрелить, раздавить, взорвать всё, что внезапно выскочит на пути. Он странно ходил, странно смотрел, даже ел он так, словно в процессе участвовали только мышцы челюстного аппарата, всё остальное: уши, глаза, сердце, мозг были заняты постоянной охраной, перманентным жутким недоверием. Я не спрашивал, что случилось, а он не очень-то хотел откровенничать. Только когда мы прощались, Никита, глядя куда-то вдаль, прошептал: «Ты оказался прав, Гришка, ничего хорошего в армии нет. Особенно в том аду, в котором мне пришлось побывать». Его, то есть меня, перевели в наш город, и я остаток срока службы работал на дачах у местных генералов. Вместе с документами из части пришла положительная характеристика, так что никто меня не доставал. Через полгода я, отслуживший в Афгане воин-интернационалист, поступил в институт. Правда в другой. Но это уже не важно. Никиту, после этого разговора, я не видел. Больше ничем вам помочь не могу. Но, по-моему, Никита Вершинин не способен на криминальные поступки. Конечно, Афганистан даже самых сильных ломал, но стержень у парня был железный.

Роман разглядывал макушку профессора Гребенюка и мрачно прокручивал цепочку: Герега – Малокостов – Гребенюк – Вершинин. Сколько ещё имён у этого загадочного типа, спасающего толстых мальчиков от армии, беззащитных пареньков от родителей-алкоголиков, бабушек от обнаглевших рейдеров? Сколько ещё придётся пройти по его следу и познакомиться с людьми, в орбите которых он оставил след?

***

Телефон пискнул, принимая сообщение. Нажав кнопку, Лариса безразлично посмотрела на экран. «Надюшка спит. Температуры нет». Слава богу хоть дома всё в порядке. Солнце безжалостно било прямо в глаза, но она, казалось, не замечала неудобств. Полученная из военной прокуратуры информация раздавила поднявшийся росток надежды на то, что дело сдвинется с мёртвой точки Переведя взгляд на часы, Лариса подавила тяжёлый вздох и вошла в кабинет. Боковым зрением она автоматически фиксировала лёгкое движение сбоку. Лейтенант Аросев молниеносно убрал ноги со стола. Лариса расстроенно хмыкнула, но замечания не сделала. Настроение было испорчено и выплёскивать раздражение на подчинённых не хотелось.

–– Кофейком угостите, – попросила она, ни к кому конкретно не обращаясь.

Роман ни на минуту не засомневался, кто будет готовить кофе начальству. Не ожидая повторной просьбы, он налил воду в электрочайник. Лариса прошла к окну. Снова окунувшись в прессингующую жару летнего дня, она, казалось, забыла о своей просьбе. Ромка насыпал в чашку растворимый кофе, затем, посмотрев на замершую у окна Ларису, добавил ещё одну ложку. Постучав крышкой старой металлической сахарницы, он всё-таки не рискнул насыпать сахар по своему вкусу. Протянув чашку, Роман аккуратно пододвинул сахарницу.

–– У меня такое впечатление, – тихо начала Лариса, отпивая глоток обжигающего напитка, – что чем больше мы крутимся в этом деле, тем дальше уходит наш с вами отпуск.

–– Прекрати, Лариса, – расстроенно вздохнул Звонарёв, вспоминая вчерашнее предупреждение жены, что если отпуск не «придёт» вовремя, то на острова она поедет одна. – Первый раз, что ли? Всегда первые дни заморочки, а потом само пойдёт.