Когда плачут львы

–– Исчез, – расстроенно шмыгнул носом Ромка. – Вчера заезжал в село, пытался расспросить, где он, но никто ничего не знает. Анна Иосифовна говорит, что уехал в другой город учиться. А родители в такой отключке, что разговаривать с ними просто невозможно. Мать растряс, спрашиваю: «Сын где?», так она мне столько рифмы подобрала к этой простой фразе, что я не знал куда глаза прятать от стыда. Колоритная женщина.

Лариса разочарованно плюхнулась в кожаное кресло, полученное от завхоза несколько дней назад. Положив голову на скрещённые на столешнице руки, она безнадёжно спросила:

–– А что-нибудь хорошее для разнообразия?

–– Сходил в университет, поднял документы за конец восьмидесятых и нашёл Вершинина, – улыбнулся Ромка. – Лариса Михайловна, мы на правильном пути. Завтра же поеду в Москву, к деду нашего «колобка» и допрошу с пристрастием.

–– Что-то мне подсказывает, что и это не последний корешок, который мы вытянем безрезультатно. Кстати, что у нас по Колыме?

–– Вышел на свободу в двенадцатом году, – снова вступил в разговор Звонарёв. – И первый визит, действительно, нанёс своему другу Далматову. Но никаких тёрок между ними не было. Разбежались мирно. Сейчас осел на Урале.

–– На Урале, – задумчиво прошептала Лариса. – Хорошее место для закупки нелегальных комплектующих к БТР-ам. Илья, а ты помнишь, в «чёрной бухгалтерии» «Видалтранса», которые мы вытащили вместе с Герегой, мелькали какие-то странные накладные из Уфы.

–– Ты думаешь, что Колыма в доле?

–– Мне кажется, что самому Далматову такой кусок не потянуть.

***

Яркие лучи солнца заглядывали в окно маленького номера отеля, затерявшегося между пятиэтажками старого района. В солнечном свете окна казались особенно грязными. Впрочем, так же, как и шторы с люрексом, помнившие ещё славный период «застоя». Вцепившись пальцами в тонкую подушку, Далматов резко поднял её и со злостью бросил себе в лицо. Как будто этот пропахший хлоркой перьевой квадрат был способен защитить его от реальности. Не хватало ещё разреветься. Разве он мог подумать всего пару недель назад, что придётся отсиживаться в самом дешёвом отеле и считать удачей, то, что до сих пор на свободе.

Опустив руку с кровати, Маша лениво подняла тоненький кружевной лифчик. Далматов заворожено провёл пальцами по длинной спине девушки, ощущая приятную бархатистость кожи. Тигриная грация Маши заставила дыхание в очередной раз сбиться и, убрав руки, он быстро перевёл взгляд на скомканную подушку.

Совсем недавно, глядя на свою секретаршу, он, как и во всех женщинах, замечал только высокую грудь, упругую попу, длинные ноги… Сколько их было в его жизни? Молодых, красивых. Попа, грудь, ноги, а если ещё и пухлые губки, то это девушка не на один раз. При этом Далматов никогда не ждал ответной любви, прекрасно понимая, что все эти длинноногие наяды в минуту опасности превратятся в самых обычных крыс и первыми побегут с тонущего корабля. И если понадобится побежать по его голове, то сделают это с особым удовольствием. И вдруг эта голубоглазая блондинка, эталон женской глупости, уже второй раз находит его, смело врёт в глаза представителям власти, успокаивает разволновавшихся водителей. Затем выдаёт правдоподобную версию его отсутствия нервным клиентам и одним движением тонкого пальчика держит на плаву его разбитый, готовый идти ко дну корабль.

Перекатившись со спины на живот, Далматов подполз к девушке и положил голову ей на колени, уткнувшись губами в маленький аккуратный пупок. Сексуального желания уже не было, было давно забытое, а может и никогда не изведанное, чувство защищённости. Желание зарыться лицом в её волосы и забыть о поляках, об идущих по пятам представителях закона. Забыть о тяжёлом, голодном детстве, о вечно недовольной, уставшей жене, забыть Афганистан. И Валерку, так часто в последнее время приходящего к нему во сне. У Валерки, кажется, дочка осталась. Почему же он, Виталик Далматов, которого Валерка считал своим другом, человек в общем, не злой и не бедный, так ни разу и не поинтересовался, как живёт семья парня, погибшего по его вине? Наверное, боялся. Боялся посмотреть в глаза Ольге, боялся увидеть слёзы маленькой девочки, оставшейся без отца. Стоила ли та юная афганка такого конфликта?

Словно почувствовав его настроение, Маша тихо сидела, поглаживая волосы Далматова. Наконец, грустно вздохнув, девушка щипнула его за щёку, прерывая сладкое наваждение и завела руки назад, застегивая лифчик. Далматов убрал её волосы со спины и привычным движением ввёл крючки на своё место.

–– Профессионал, – иронично улыбнулась Маша.

–– Что поляки? – опустил глаза Далматов, переводя разговор на другую тему.

–– Звонили, интересовались здоровьем мамаши. По контракту сделали некоторые замечания. Ничего серьёзного. Через неделю запланировали последнее совещание. За эти дни я всё сделаю, как они просят и к четырнадцатому числу ты мне нужен белый и пушистый на рабочем месте.