Когда плачут львы

А лет пять назад приходит моё сокровище домой и с видом уставшего от жизни денди, сообщает мне: «Дорогая, прости, я полюбил другую. Давай расстанемся мирно и всё разделим пополам». Я поулыбалась, уложила спать, собрала всё его барахло, занесла в гараж, затарила в его новенький «Лексус» и … пуф. Оказалось, что качественные вещи от ведущих кутюрье горят не хуже, чем дешёвый ширпотреб с фабрики из подвалов Пекина. Это был его первый инфаркт. Полиция сокрушённо качала головой, обещала найти бандитов и расстрелять. А когда Денис рассказал, что все вещи сожгла я, потёрли руки, похихикали, что милые бранятся, только тешатся и посоветовали разобраться самим. Денис гордо забрал свой китайский пуховик, который я хранила, как антиквариат, и ушёл. На следующий день он узнал, что лишился работы. А пока восстанавливал сожжённую карточку, счёт оказался пустой. Это был его второй инфаркт. Но он и это выдержал, только попросил своего шефа дать рекомендации. Забыл, глупыш, что его бывшая жена с его бывшим шефом лет пятьдесят назад шалаши из одеял строили и в «прятки» вместе играли. Дал ему Сашка рекомендацию, с тех пор нигде устроиться не может. Девочка молоденькая его бросила ещё в начале новой карьеры «мистера никто». Одно дело быть женой обеспеченного банкира, другое – тянуть на себе бомжа безработного. Сейчас приходит иногда, стоит под окнами. Пару раз даже накормила.

–– Со временем всё плохое забудется и останутся только хорошие воспоминания, – философски улыбнулся Роман, забирая поднос из рук вошедшей женщины

–– Или, наоборот, – пожала плечами та. – Вы, Роман Васильевич, бутербродики с красной икрой больше уважаете или с чёрной? Меня, кстати, зовут Вероника Эдуардовна.

Роман хлопал глазами и кусал губы, придумывая, как ненавязчиво намекнуть хозяйке, что на бутерброд можно положить слой красной икры, потом слой чёрной, потом повторить и можно без хлеба. Но при этом гордость не позволяла ему опуститься до уровня голодного попрошайки. Поэтому он искренне надеялся, что Вероника Эдуардовна правильно расценит его молчание.

Когда тарелочка с тарталетками заняла центральное место на столе, Ромке пришлось вспомнить уроки психологии, Посчитав до десяти, он небрежно бросил на колени белоснежную хрустящую салфетку и медленно, на счёт «одиннадцать-двенадцать», положил в рот маленькую вкусняшку.

–– Спор я выиграла, а вот в жизни проиграла, – продолжила женщина, ставя перед лейтенантом тарелку с бульоном. – Впрочем, Тамаре ещё хуже пришлось. Её Витя тоже был неплохим парнем. Умным, аж дух захватывало. Даром, что в деревне родился, не было такой книжки, о которой он не имел собственного мнения. Впрочем, это-то его и погубило. Они с Тамарой учились в одном институте, он на четвёртом курсе, а она на первом и как она не пыталась ввести его в наш круг, уже через полгода оказалось, что это он ввёл её в свой. А его круг общения состоял из ребят-диссидентов. Умных и недовольных тем режимом. В общем, очень скоро с Тамарой стало невозможно общаться. Она с пеной у рта рассказывала, как тяжело живёт народ, как необходимо менять мавзолей, который правит страной, что к власти должны прийти молодые энергичные люди… Сами понимаете, что в то время подобное опасно было не только говорить, но и слушать, поэтому, постепенно дороги наши разошлись. А потом Витя исчез. Тамара осталась беременной. Ни жена, ни вдова. Первое время на неё страшно было смотреть, но потом родила, бросила сына и снова в бой. Сначала недовольны политикой Советского Союза, потом недовольны современным строем и во время одного из митингов её сильно ударили по спине. Развилась опухоль. Когда она нашла время обратиться к врачу, опухоль уже была неоперабельная. А уж сколько сил и здоровья потратили Константин Петрович с Марианной Леонардовной, чтобы доставать дочку из каталажек. Думали, что со временем Никита заставит её взяться за ум, но в Тамару словно бес вселился. Незадолго до смерти, она в своей организации одной из самых обезбашенных была. Всё равно или прибили бы где-нибудь, или посадили бы на всю оставшуюся жизнь

–– Погодите, Вероника Эдуардовна, – рука Ромки с наполненной ложкой остановилась на пол пути. – Тамара, Константин Петрович, Никита…

–– Вершинины. Соседи мои. Сейчас из всей семьи только дедушка Костя остался, да Антошка, который переехал к нему жить.

–– А Никита? Разве не навещает деда?

Вероника Эдуардовна, сделав извиняющийся знак в сторону юноши, вытерла губы и, легко поднявшись, вышла из комнаты. Ромка, затравленно вытянув голову в сторону двери, схватил с тарелки ещё одну тарталетку и, засунув в рот, аккуратно сдвинул оставшиеся, закрывая образовавшийся пробел. Перевернув языком «корзинку» из песочного теста так, чтобы икринки упали на язык, он в очередной раз зажмурил глаза, стараясь на уровне подсознания зафиксировать вкус. Вернувшись, женщина поставила в центр стола вазочку с хлебом и, снова положив салфетку на колени, продолжила: