Когда под ногами бездна (upd. перевод)

Сейполт следил, чтобы в его владениях поддерживался должный порядок, а наступление пустыни сдерживалось. Виллу окружали финиковые пальмы и сады, потому что здесь, в негостеприимном, мало пригодном для жизни месте, человек создал систему искусственного орошения. Крошечный оазис оделся зеленью и цветами, ветерок доносил пьянящее, пряное благоухание. Железные ворота периодически чинили, регулярно смазывали, они сверкали свежей краской; белоснежные стены сияли, словно дом только что построен; длинные, изогнутые подъездные аллеи разровнены и расчищены. Впечатляющее место, резиденция миллионера. Надежное убежище от моря песков, от вечного мрака, терпеливо ждущего своего часа.

Мотор нашей машины вульгарно тарахтел и булькал, а мой полоумный приятель бормотал и время от времени посмеивался. Я чувствовал себя маленьким нелепым человечком. Как я ни старался сохранять бесстрастность, здешнее великолепие подавляло… Что я скажу Сейполту? Такой, как он, обладает властью, а мне даже горсть песка не удержать, и тут не помогут никакие усилия и горячие молитвы.

Я попросил Билла подождать и следил за ним, пока не убедился, что одна из функционирующих клеток мозга удержала информацию. Потом вышел из такси и направился через ворота по усыпанной белой галькой подъездной дороге к парадному входу. Я давно знал, что Никки психопатка, а Билл совсем чокнутый; чем ближе я подходил к особняку немца, тем больше во мне крепла уверенность, что я тоже явно не в порядке.

Мои шаги сопровождались уютным поскрипыванием. Успокаивающие звуки… Интересно, почему люди не желают просто возвратиться к собственным истокам? Вот оно, подлинное обретение, величайший дар: находится там, где тебе предназначено свыше. Если повезет, когда-нибудь я найду свое особое, истинное место (иншалла)!

Массивная дверь из какого-то светлого дерева, с гигантскими шарнирами и железной решеткой, внушала невольное почтение. Не успел я дотронуться до медного молотка, как она распахнулась. Сверху вниз на меня смотрел высокий, стройный золотоволосый европеец. Глаза голубые, как у Билла (в отличие от безумного взора американца, взгляд, которым он меня окинул, принято называть «пронизывающим», и, клянусь бородой Пророка, я почувствовал себя пронзенным!), тонкий прямой нос с раздувающимися, как у жеребца, ноздрями, квадратная челюсть и тонкогубый рот, кажется, с рождения искаженный гримасой едва сдерживаемого брезгливого отвращения. Европеец произнес какую-то фразу на языке истинных арийцев.

Я покачал головой и сказал: «Анаа ля афхам», ухмыляясь как тупой феллах, за которого он явно меня принял.

Блондин потерял остатки терпения. Он попробовал заговорить по-английски. Я снова покачал головой и, подобострастно улыбаясь и извиняясь, наполнил его уши вязкой арабской речью. Видно было, что европеец не понимает ни слова и вряд ли продолжит попытки объясниться с аборигеном. Он уже собрался захлопнуть тяжелую дверь перед моим носом, но заметил машину Билла. Это заставило его задуматься. Я выглядел как типичный араб, а для такого как он все мы примерно одинаковы. Одним из главных отличительных признаков здешних недочеловеков является бедность. Однако грязный нищий дикарь в моем лице нанял такси, чтобы добраться до резиденции богатого и влиятельного белого господина. Подобное обстоятельство никак не укладывалось в обычную схему и повергло немца в легкое замешательство, что мешало ему сразу прогнать меня. Он ткнул пальцем в мою грудь и что-то пробормотал, очевидно: «Жди здесь». Я растянул рот до ушей, прикоснулся к сердцу и лбу и вознес хвалу Аллаху не менее четырех раз.

Минуту спустя он вернулся с пожилым слугой арабом. Они коротко переговорили о чем-то, затем старик повернулся ко мне, улыбнулся и приветствовал:

— Мир тебе!

— И с тобой да будет мир! — отозвался я. — О мой добрый сосед, скажи, человек, стоящий рядом с тобой — известный своими достоинствами, почтенный Люц Сейполт-паша?

Тот коротко рассмеялся:

— Ты ошибся, о мой племянник. Он всего лишь привратник, такой же слуга, как и я.

Я сильно сомневался в их равном положении. Блондинчик явно принадлежал к свите Сейполта, вывезенной из Германии.

— Клянусь честью, я глупец! — воскликнул я. — Я приехал, чтобы задать важный вопрос Его Превосходительству.

Арабские правила приветствия допускают сложную многоступенчатую лесть. Сейполт занимался каким-то не очень крупным бизнесом; я уже успел назвать его пашой (архаичный титул, используемый для восхвалений и приветствий) и Превосходительством (словно он посол). Слуга из местных хорошо понял, чего я хочу. Он повернулся к немцу и перевел наш разговор.

Теперь блондинчик выглядел совсем не радостно. Он пролаял короткую фразу. Старик обратился ко мне:

— Привратник Рейнхарт желает услышать твой вопрос.

Я ухмыльнулся, глядя прямо в глаза немцу:

— Я только разыскиваю свою сестру Никки, господин.

Араб пожал плечами и перевел мои слова. Рейнхарт моргнул и поднял было руку, но спохватился. Он сказал что-то старику, тот объявил:

— Здесь нет никого с таким именем. В нашем доме вообще нет женщин.