Когда под ногами бездна (upd. перевод)

— Хорошо, — бесцветным голосом проскрипел я. Каждый раз, встречаясь с представителями его профессии, не могу отделаться от ощущения, что их цель — вытянуть из тебя какую-то особую информацию, причем они никогда не спросят прямо: боятся, что больной начнет лукавить и скажет то, что, по его мнению желает услышать доктор. Поэтому хитрецы ходят вокруг да около, как будто трудно догадаться, что им нужно, и наврать с три короба.

— Больно?

— Немного. — Неправда: меня ведь напичкали наркотиками по самую макушку. Никогда не говорите врачам, что жалоб нет, они тут же снизят полагающуюся вам дозу анонидов.

— Спали?

— Да.

— Нет желания поесть, а?

Я задумался. Хотя прямо в вену на тыльной стороне ладони по трубке капал раствор глюкозы, я умирал от голода.

— Нет.

— Утром попытаемся дать вам что-нибудь жидкое, легко усваиваемое. Вставали с постели?

— Нет.

— Хорошо. Полежите еще несколько дней. Головокружение? Онемение рук или ног? Необычные ощущения — яркий свет, громкие голоса, галлюцинации?

Галлюцинации? Ни за что бы не признался, даже если бы и правда их испытывал.

— Ну что ж, вы в порядке, господин Одран. Никаких отклонений.

— Хвала Аллаху. Давно я здесь?

Доктор искоса взглянул на меня, потом снова посмотрел в карту.

— Чуть больше двух недель.

— Когда меня порезали?

— Пятнадцать дней назад. До этого мы двое суток вас готовили.

— Угу.

До конца рамадана остается меньше недели. Интересно, что случилось в городе за мое отсутствие? Надеюсь, хоть кто-то из моих друзей и знакомых остался в живых. А если что-нибудь и стряслось, — убийство, например, — пусть отвечает Фридландер-Бей. Обвинять Папу — все равно что хулить Бога: тот же эффект, те же последствия. Попробуйте найти адвоката, который согласится выступить против них.

— Господин Одран, вы можете сказать, что произошло перед тем, как мы над вами поработали?

Трудный вопрос. Я напряг извилины, и словно залетел в скопление штормовых облаков: страх, отчаяние, мрачные предчувствия… Громкие голоса, какие-то руки перекатывают меня по кровати; вспышки резкой боли. Чьи-то слова: «Не тяните за ту сторону». Не знаю, кто и почему их произнес. Я старался воскресить в памяти хоть что-то существенное. Наконец осознал, что понятия не имею, как очутился в операционной и даже как попал в больницу. Последнее, что стоит у меня перед глазами…

Никки!

— Моя подруга, — сказал я. Сразу перехватило горло и стало сухо во рту.

— Вы о погибшей девушке?

— Да.

— Это случилось почти три недели назад. Больше ничего не вспоминается?

— Нет.

— А наша встреча? О чем мы тогда говорили?

В голове — непроницаемо-черная пелена, нулевая видимость. Ненавижу провалы в памяти. Даже двенадцатичасовые, не говоря уже о трехнедельных. Ужасное ощущение, и в моем теперешнем состоянии я вряд ли сумею правильно отреагировать на вопрос: нет даже сил на то, чтобы проявить приличествующее случаю беспокойство.

— Очень жаль, но я не знаю.

Врач кивнул:

— Мое имя — Еникнани, доктор Еникнани. Я ассистировал вашему хирургу, доктору Лисану. За последние несколько дней симптомы амнезии у вас постепенно стали проходить. Но если наша беседа перед операцией забылась, очень важно, чтобы мы поговорили снова.

Мне хотелось спать. Я устало потер глаза:

— Наверняка у меня вылетит из головы то, что вы скажете, и придется вам повторить лекцию завтра или послезавтра.

Доктор Еникнани пожал плечами:

— Возможно, но вам сейчас больше нечего делать, а мне достаточно хорошо платят, чтобы я добросовестно выполнял долг. — Он одарил меня широкой улыбкой, чтобы показать, что шутит (мрачные невозмутимые типы вроде него должны это делать время от времени, иначе собеседник сам ни за что не догадается). С такой внешностью ему больше пристало лежать где-нибудь высоко в горах в засаде, прижимая к плечу автомат, чем подавать главному хирургу разные щипчики и зажимы; с другой стороны, возможно я со своим неглубоким умом не в состоянии отделаться от стереотипов. В любом случае, выглядит он очень забавно!

Доктор опять продемонстрировал желтые кривые клыки и признался:

— Кроме того, я испытываю неистребимую любовь к человечеству. По воле Аллаха мне предназначено облегчать людские страдания, в данном случае — надоедая вам скучными инструкциями день за днем, пока вы не усвоите все до последнего слова. Наш удел — совершать праведные поступки, и пусть Господь оценит их по достоинству. — Он снова пожал плечами. Что ж, очень красноречиво для турка.

В свою очередь вознеся хвалу Всевышнему, я терпеливо ожидал начала душеспасительной беседы.

— Вы уже смотрели в зеркало? — спросил он.