На какую-то секунду Рейчел почти купилась на это, но потом вспомнила, что он – актер, мошенник, аферист, профессиональный обманщик.
– Когда люди влюблены, они не портят друг другу жизнь.
– Еще как портят, – усмехнулся он. – Ведь в чем тут суть: жил-был один человек, и вдруг их стало двое, и жизнь делается гораздо более беспорядочной, неудобной, опасной. Хочешь извинений за то, что я разрушил твою прежнюю жизнь? Хорошо, прости меня. Но что я разрушил? Твоя мать умерла, отца ты не знала, друзья были случайными, ты сиднем сидела в четырех стенах. Так что это была за жизнь, Рейчел?
«Действительно, что за жизнь?» – думала она, когда они въезжали в Вунсокет на закате.
Это был полуживой прокопченный заводской поселок с отдельными облагороженными кварталами, которые не меняли общей картины запустения. Вдоль центральной улицы тянулись магазины с пустыми витринами. Позади них возвышались заводские здания с расколотыми или выбитыми оконными стеклами. Кирпичные стены были богато украшены граффити, земля пыталась разрушить нижние этажи, образуя трещины в фундаменте. Это отступление американской промышленности на всех фронтах, переход от производства нужных и полезных товаров к потреблению вещей сомнительной ценности начался еще до рождения Рейчел. Она выросла, когда в памяти других людей уже умер миф об «американской мечте» – видимо, настолько несостоятельный, что он был обречен с самого начала. Если и существовало какое-нибудь соглашение между государством и его гражданами, оно давно кануло в прошлое – исключая разве что «общественный договор» Гоббса, который действовал еще тогда, когда наши предки впервые выбрались из пещер в поисках пищи и придерживались принципа: «Я хватаю, что могу, а ты как знаешь».
Проехав по крутым и темным улочкам, они спустились к реке: там, чуть в стороне от поселка, стояли четыре длинных четырехэтажных здания бывшей фабрики. В каждом из них не меньше сотни окон выходило на улицу, столько же глядело на реку. Окна в центре зданий были вдвое больше остальных. Брайан объехал весь комплекс, и стали видны два крытых надземных перехода между четвертыми этажами: в плане весь массив выглядел как двойная буква «Н».
– Это и есть твое надежное убежище?
– Нет, это заброшенная фабрика.
– А где же убежище?
– Неподалеку.
Они катили мимо разбитых окон и зарослей сорняков высотой с автомобиль. Под колесами шуршали песок, гравий и осколки стекла.
Брайан достал телефон и отправил кому-то сообщение. Через несколько секунд пришел ответ. Он положил телефон в карман и еще два раза объехал вокруг фабрики, затем выключил фары и поднялся на небольшой холм в сторону от реки: судя по звуку, в этом месте ее перегораживала дамба. На вершине холма стоял, наполовину скрытый засыхающими деревьями, двухэтажный кирпичный домик с черной мансардной крышей. Брайан остановил машину, но двигатель выключать не стал. Некоторое время они сидели и наблюдали за домом.
– Бывший дом ночного сторожа. Когда в семидесятых фабрика испустила дух, земля перешла к городу, но была, по всей вероятности, основательно отравлена. На проверку тратиться никто не хотел, и дом продали нам за гроши. – Он поерзал на сиденье. – Но у него прочный каркас, а из окон открывается прекрасный обзор. Невозможно подобраться незамеченным.
– Кому ты посылал эсэмэску? – спросила она.
– Хайе. – Брайан кивнул в сторону дома. – Она там, вместе с Аннабель. Я предупредил, что мы подъезжаем.
– Так что же мы не заходим?
– Подожди, сейчас зайдем.
– А чего ждать?
– Того момента, когда нетерпение победит во мне страх. – Он посмотрел на дом. Где-то в глубине его зажегся огонек. – Если бы все было нормально, Хайя ответила бы: «Все в порядке. Заходите».
– И что?
– Она отправила только первую половину.
– Наверное, напугана. И опять же, трудности с языком.
Брайан задумчиво хмыкнул.
– Нельзя рассказывать ей о Калебе.
– Но мы должны!
– Если она будет думать, что Калеб где-то задержался и встретит нас через пару дней в Амстердаме, то станет вести себя спокойно. А если она расклеится? – Он повернулся и хотел взять Рейчел за руку, но она убрала ее. – Мы не можем сказать ей. Рейчел…
– Что такое?
– Если план провалится, они убьют всех, включая ребенка.
Она молча смотрела на Брайана в темноте салона.
– Нельзя давать Хайе основания для непредсказуемых действий. Расскажем ей все в Амстердаме.
Рейчел кивнула.
– Я хочу, чтобы ты подтвердила это на словах.
– Мы расскажем ей все в Амстердаме.
Брайан долго смотрел на нее, затем спросил:
– Пистолет у тебя?
– Угу.
Порывшись под сиденьем, он достал «глок» калибра девять миллиметров и положил за спину.
– Так у тебя все это время был пистолет! – поразилась она.
– Да ну тебя, Рейчел, – вздохнул он, – у меня их три.
Они дважды обошли дом в темноте, прежде чем подняться по шатким ступенькам заднего крыльца к сильно обшарпанной двери. Доски пола скрипели под ногами, и весь дом скрипел под порывами холодного ветра, более свойственного для ранней осени, чем для начала лета.
Брайан прошелся по веранде, проверяя все окна и парадный вход, затем вернулся к задней двери, отпер ее, и они вошли.