Когда погаснут звезды

Поправив на плече свой кожаный бурдюк, Иоанн Креститель направился прочь. В руках у меня осталась деревянная чашка.

– Твой сосуд, – крикнул я ему во след. – Ты забыл.

– Оставь себе, – ответил он не оборачиваясь. – Грааль теперь у тебя.

Два Бога

Когда над Агнцем беззащитным

Сталь жертвенная вознеслась,

Ты, не прикрывшись очевидным,

Меж ними тихо улеглась.

«Не откажите себе в удовольствии зачерпнуть из вселенской чаши истины кипящего ее содержимого и испить нектар блаженного знания и пронзительного опыта, дабы напитавши сим сквозь поры телесные кровь существа земного, в соитии неразрывном с оной стать соком яблока райского, что питает крыла Ангелов небесных, коими почудиться себя представить, пусть и на мгновение».

Столь причудливое объявление, начертанное размашисто и небрежно на обратной стороне старинной афиши, о чем красноречиво напоминали рваные углы и остатки казеинового клея, а также след чьей-то подошвы, возможно, разгневанного неудачным представлением зрителя, было приколото ржавой английской булавкой к ярмарочному шатру, спрятавшемуся за детской каруселью у самой опушки хвойного леса.

Мне, изрядно обалдевшему от шума беснующегося вокруг праздника, истошных детских воплей, грохота барабанов и литавр, визга труб, криков торговцев, нахваливающих свой товар, удушающих запахов жареных каштанов и мяса, непрерывно мелькающих перед самым носом розовых облаков сладкой ваты, накрашенных ртов безумцев-клоунов и столь же ярких, облепленных гримасами недовольства собственными чадами губ мамочек, этого неудержимого людского водоворота, совершенно не хотелось склоняться над вселенской чашей и уж тем более хлебать из нее весьма подозрительную субстанцию (что туда мог набуравить лукавый хозяин шатра, а в его нечистоплотности я почему-то не сомневался, одному Богу известно), но примерить, пусть и на мгновение ангельские крылья – вот это было любопытно.

Потоптавшись на месте, скорее, из осторожности, нежели для приличия, я решительно сдвинул полог, заменяющий входную дверь, и шагнул внутрь. То, что открылось моему взору, совсем не удивило (уж и не знаю, почему): шатер был пуст, конечно, не считая персидского ковра (опять-таки не скажу, отчего я решил, что он из Персии), расстеленного прямо на траве, и внушительных размеров книги, возвышающейся на нем. Видимо, под вселенской чашей истины организатор аттракциона имел в виду ее. Судя по кожаному крытью (ей Богу, ушло пол свиньи, не меньше) и золоченым шнурам, представленный экземпляр можно было назвать старинным, а наличие петель под замок, сделанных столь искусно, что сложно взгляд оторвать, преспокойно переводило лежащий передо мной фолиант в разряд произведений переплетенного искусства. Поверх артефакта устроитель аттракциона положил свернутую афишу, наподобие той, что заставила меня войти сюда (совсем не удивлюсь, если ее спина несет на себе отпечаток второй ноги). Я поднял ее и развернул, обратная сторона (как и в первом случае) была исписана тем же размашистым почерком. Текс гласил: «Чаша открывается жаждущему истин раз в четверть часа, количество глотков неограниченно».

«Все? Лаконичная инструкция», – подумал я, а оглядевшись и не найдя вокруг и намека на плату, решил: попробую ради интереса разочек. Присев на корточки перед чашей, я уже было потянулся к ней, но вдруг меня охватила неизъяснимая тревога – чего хочу открыть для себя, всегда ли истина полезна, не выпущу ли джинна из бутылки? Господи, да ведь это всего лишь фокус, аттракцион, шутка, балаганное развлечение. Спасительная и успокаивающая мысль легко прошелестела по лабиринту подсознания, а пальцы – по книжному блоку, зацепив ногтем нужную страницу. Не без труда раскрыл я кожаные крылья фолианта. Уже знакомым мне почерком было выведено: «Не поле боя страшно, а кузница, где куются мечи».

Что ж, логика фразы была ясна, по крайней мере, истолковал я ее для себя следующим образом: все явное есть следствие некой, возможно сокрытой, причины.

Непроизвольно я дернул следующую страницу, палец как будто бы уперся в лист металла, намертво придавленный к своим собратьям.

– Ух ты, – вслух выдохнул я от удивления, – а про четверть часа, похоже, не шутка.

Поразительная тишина, вопреки грохочущему празднику снаружи и тряпичным стенам шатра, стала мне ответом. Что хотел сказать обладатель вычурного почерка, он же, любитель загадок и Ангелов, своей фразой именно для меня? Что хотел узнать я сам, открывая книгу-чашу?

Течение времени определить было невозможно, хронометра при себе я не имел, а ориентироваться по солнечному пятну, едва заметно ползущему за парусиновой крышей, не умел, поэтому изредка проводил пальцем по страницам, пытаясь поддеть прилипшие друг к другу листы. В какой-то момент вдруг пришла убаюкивающая мое внутреннее возбуждение мысль: «Надо просто дождаться второй странички, и она сама по себе станет продолжением первой, ведь аттракцион задуман кем-то, и надо положиться на его план».