Когда поют деревья

– Не знаю, как объяснить, и вряд ли я когда-нибудь повторю это вслух, но, по-моему, я раньше не очень-то любила Селию. Ужасно, да? То есть любила, только меньше, чем другие мамы. Уж точно меньше, чем любила меня мама и любите вы. А теперь что-то изменилось. Я словно… как бы сказать… словно не видела ее. Винила дочь в чужих грехах. Как я могла? Даже не верится.

Nonna неторопливо покачивалась в любимом кресле-качалке.

– Думаешь, ты одна такая? Многие не сразу понимают, как стать матерью. Или отцом. Быть родителем непросто. Так сразу и не научишься.

– Она права, – подтвердил Уолт. – Не вини себя. Мы с Гертрудой потеряли ребенка при рождении, но воображение мне подсказывает, что материнские обязанности требуют немного поменять себя.

– Простите, Уолт, я не знала, – огорченно сказала Аннализа.

Подумать только, все это время она жаловалась Уолту, как тяжело быть беременной и молодой мамой, когда это была их с Гертрудой несбывшаяся мечта.

– Пожалуйста, не извиняйся. Я потому тебе и не говорил.

Аннализа вздохнула.

– Я готова стать для Селии матерью. Видно, мне надо было вернуться в Миллз, чтобы это понять. Поэтому ты и хотела, чтобы я вернулась, да, Nonna?

Nonna чуть заметно пожала плечами.

Аннализа окинула взглядом домишки на их улице.

– Теперь я понимаю, почему тебе здесь нравится. В маленьких городах тоже есть своя прелесть, и мне нравится жить в окружении семьи. Просто… сейчас я ищу большего или чего-то другого.

Nonna наклонилась к внучке.

– Если хочешь добиться большего, тогда дерзай. Покажи дочери, как можно. Если уж на то пошло, ты самая сильная девочка из всех, кого я знаю. Хочешь жить в Портленде – да хотя бы в том же Риме – значит, живи, Аннализа. Селии это будет только в радость.

Аннализе даже не верилось, что она думает об этом всерьез. И что именно Nonna ее поощряет.

– Кстати, твоя квартира до сих пор свободна, – вставил Уолт.

– Вы еще ее не сдали? – не поверила Аннализа.

Уолт улыбнулся.

– Берег для тебя.

– Но почему?

– Сердце мне подсказывало, что ты не выдержишь и скоро вернешься. Nonna права. У тебя есть мечты, и серьезные мечты. Покажи Селии, что никто тебя не остановит.

– А как же магазин? Вы не против?..

– Давай начистоту, – хлопнув по колену, сказал Уолт. – Когда ты помогала, дело шло гораздо веселее. Будет, конечно, непросто, но пусть Селия смотрит, как мы работаем. Кто знает, вдруг из нее выйдет часовщик? А то и художница. – Он хитро улыбнулся. – Страшно представить.

Огонек надежды разгорелся сильнее. Аннализа представила возвращение в Портленд. В это мгновение она забыла о Томасе, о его предательстве и о том, что он неподалеку отсюда живет с другой женщиной. Она поняла, что никому не позволит себя остановить. Они правы. Надо показать Селии, из какого теста сделана ее мать и что женщина не обязана сидеть сложа руки и умирать от тоски только из-за того, что осмелилась влюбиться.

Аннализа посмотрела на бабушку, а потом на Уолта.

– Ну что ж, выходит, я возвращаюсь в Портленд.

Осенью и зимой тысяча девятьсот семьдесят второго Аннализа часто ловила себя на мысли, насколько сильно поменяла ее любовь. Как можно было не верить в ее могущество, увидев, на что она способна? Любовь покорежила Аннализу, выбила почву из-под ног и разбила сердце. Но кроме того, возродила и спасла от тоски.

Теперь ее любовь к дочери не знала конца и края. Возможно, она была даже сильнее любви к Томасу. Кто знает? Разве эти чувства можно сравнивать? Аннализа начинала понимать, что любовь бывает очень сложной и многообразной. Да, она очень много размышляла о любви, если учесть, что раньше в нее не верила. С детства ей была знакома и понятна только любовь к маме, бабушке с дедушкой и остальным Манкузо.

Любовь способна взять тебя за горло и держать под водой, пока ты не забьешься в конвульсиях, а может унести на крыльях радости. Это может быть ненасытная страсть к другому существу, как было у нее с Томасом, или не менее сильное, но ровное чувство, как ее любовь к Селии.

Любовь, неважно какого свойства, вернула Аннализу к мольберту, и очень скоро молодая художница снова встретилась с Шэрон Максвелл и получила разрешение участвовать в будущей апрельской выставке.

Аннализе только этого и надо было. Она рисовала с неведомым прежде вдохновением и душевным подъемом. Она находила время, даже хотя казалось, что для матери-одиночки, работающей в магазине Уолта, это невозможно. Да, она уставала, ну и что? Усталость не могла помешать Аннализе вспомнить былое мастерство и выразить на холсте новообретенную радость материнства. Как она могла думать, что быть матерью – это не значит быть женщиной? И что мать не способна следовать за своей мечтой?