Когда поют деревья

Эмма упомянула, как быстро растут мальчики. Селия оживилась и стала рассказывать, какие у них планы после окончания старшей школы. Аннализа была невероятно рада, что когда-то помирилась с Эммой. Так приятно было видеть, как Эмма и Селия сблизились за прошедшие годы. В конце концов, ведь именно семилетняя Селия подтолкнула к этому Аннализу, постоянно спрашивая ее о тете, которую никогда не видела.

Эмма, кажется, слабела и бледнела с каждой минутой. Селия и Аннализа, не сговариваясь, изо всех сил подбадривали ее веселой беседой. Селия, как и ее мать, любила откровенные шутки – кроме дочери, никто больше не мог рассмешить Аннализу до слез. Каждая улыбка Эммы становилась победой, словно смехом они покупали ей еще несколько минут жизни.

Они не говорили лишь об одном – о Томасе.

Эмма уже перестала о нем спрашивать.

Увы, даже самой веселой улыбке Эммы чего-то не хватало – ведь всю жизнь она хотела только одного – любви брата.

Аннализа не делала вид, что понимает Томаса – он до сих пор был таким же непредсказуемым, как и в первый день их встречи. Однако одно она знала точно – он оставит Эмму умирать, не повидавшись с ним. Он никогда не отвечал на письма. Никогда не звонил. И точно никогда ее не простит, как бы ни уговаривали Аннализа и Селия. И хотя Аннализа не осуждала его за это решение, но, конечно, ей было грустно.

У них была хорошая – даже замечательная жизнь. Томас оказался прекрасным учителем – он искренне гордился тем, что наставляет детей, в которых будущее страны. Но призраки прошлого никуда не уходили. Во время войны он во многом изменился. Больше не было Его Сиятельства из их первой встречи в музее. Возникало чувство, что Томас счастлив на девяносто девять процентов, и их жизнь была идеальной тоже на девяносто девять процентов, однако тень прошлого никогда не оставляла его надолго, и Аннализа смирилась с тем, что теперь так будет всегда.

Селия поднесла Эмме стакан, и вода потекла по подбородку. Вытерев ее салфеткой, Селия сказала:

– Сегодня мы попробуем попасть в «Ивентайд».

Она имела в виду свой любимый ресторан в Портленде, куда ее впервые привела Эмма.

– О, я бы отдала все что угодно, чтобы полакомиться напоследок рулетом с лобстером.

– Мы тебе принесем, – пообещала Селия.

Эмма чуть было не сказала что-то вроде «тогда поторопитесь», но вместо этого нашла руки Аннализы и Селии. Все трое обменялись взглядами, и у Аннализы появилось невыносимо грустное чувство, что они делают это в последний раз. Это конец. Эмма с ними прощается. Она снова возблагодарила Бога за то, что он позволил Эмме вернуться в их жизнь.

– Я люблю вас, девочки, – сказала Эмма, всматриваясь в них по очереди.

По щеке Аннализы скатилась слеза. Они с Селией подались вперед со словами «мы тоже тебя любим» и обняли Эмму как могли – ее исхудавшее тело почти скрылось в их объятиях.

Кто-то встал в дверях, и все обернулись.

– Дайте нам еще… – начала говорить Аннализа.

Томас Барнс, который уже приближался к семидесяти годам, но выглядел моложе, шагнул в комнату с шапкой и курткой в руках. Аннализа едва не упала со стула. Томас улыбнулся жене и дочери и перевел взгляд на женщину на кровати.

– Эмма?

Он подошел и обнял Аннализу и Селию, а потом они расступились, чтобы он успел поговорить с сестрой.

Когда он взял ее хрупкую руку в ладони, Аннализа и Селия обнялись и расплакались.

«Ты мой герой, – подумала Аннализа. – Самый любимый на свете мужчина».

Это была одна из тысячи причин, почему она его так любила.

– Ты меня слышишь? – спросил он Эмму, у которой уже остекленели глаза.

На секунду Аннализа испугалась, что она отошла, не успев поговорить с братом.

Обернувшись к Аннализе, Томас спросил:

– Она может меня слышать?

– Я тебя слышу, – прошептала Эмма, наполнив Аннализу радостью.

Он приехал из Бар-Харбора как раз вовремя.

Томас вновь повернулся к сестре и сказал с облегчением:

– Ну слава богу.

Он наклонился и поцеловал Эмму в щеку, и на ее губах появилась улыбка, которая сказала обо всем.

– Ты не слишком-то торопился, да? – сказала Эмма, пока они с любовью смотрели друг другу в глаза.

Потом плечи у Томаса задрожали, и он заплакал так, как не плакал никогда в жизни. Брат и сестра сплелись в долгом объятии. Аннализа обнимала дочь, и ей казалось, что в этой комнате так много любви, что она способна растопить снег на улице, и тогда в считаные секунды наступит ранняя весна. Любовь человеческая… Разве на свете есть что-то прекраснее?

Закончив обнимать сестру, Томас сел рядом с ней и взял ее руку в ладони. Они о чем-то шепотом разговаривали, в какой-то момент Эмма даже рассмеялась, пусть и слабо. А потом закрыла глаза. И без кардиомонитора было понятно, что она уходит в иной мир.

Аннализа встала позади мужа и положила ему на спину руку, перепачканную красной краской, после того как она рисовала этим утром. Никогда еще она так не гордилась Томасом и, возможно, никогда еще так сильно его не любила. Селия подошла с другой стороны кровати, наклонилась и поцеловала Эмму в лоб, а потом они трое встретились глазами, теперь зная наверняка, что узы их любви не разрушит никто и никогда.