Когда причиняют добро. Рассказы

Когда мы играли пара на пару, Хлоя и Джесси всегда проигрывали. И Мэй предложила перемешать команды, чтобы силы были приблизительно равными и игра стала более честной. Я чувствовала себя неловко в паре с кем-то другим, кроме Мэй, но, подчиняясь воле большинства, только улыбнулась в ответ. Мэй стала играть с Хлоей, а я с Джесси. В тот день Мэй превзошла саму себя. Хотя ладони у неё были маленькими, она была такой проворной, что десятилетия быстро складывались в века. Подкидывая с тыльной стороны ладони камень вверх, она многократно хлопала — один, два, три-четыре-пять-шесть- семь… «Вот это класс!» — подумала я. Вместе с восхищением закрался страх. И я в шутку слегка — совсем легонько — толкнула Мэй в плечо. Она потеряла равновесие и перестала хлопать. То ли из-за того, что её взгляд был прикован к камушку, подкинутому в воздух, а может, из-за того, что, будучи с рождения наделённой огромной силой, я недооценила силу толчка, но Мэй завалилась набок и рассекла лоб гвоздём, который немного торчал из столешницы. У неё пошла кровь, да так, что школьная медсестра никак не могла её остановить. Приехала скорая. Учителя и меня запихали в прибывшую машину, но не из-за того, что считали виноватой в случившемся, а потому, что беспокоились, не нахожусь ли в состоянии шока, поскольку я рыдала навзрыд и никак не могла успокоиться. В приёмное отделение многопрофильной больницы К. были вызваны опекуны каждой из нас. Моя мама, едва услышав, что гвоздь распорол лоб, перепугалась до смерти и примчалась в больницу. Узнав, что это сообщение не относилось ко мне, она не смогла скрыть своего облегчения. Рана Мэй оказалась глубже, чем можно было предположить. Главное, никак не могли остановить кровотечение. Поскольку в К. практически не было пластических хирургов и рану зашивал обычный хирург, было понятно, что на её месте появится шрам. Родители Мэй не пришли. В качестве её опекунов пришли мужчина и женщина, оба азиатской внешности.

Я лежала на соседней с Мэй койке и видела, как они вошли после того, как мне поставили капельницу с успокоительным. Прежде чем подойти к Мэй, они поздоровались по всем правилам этикета. Они разговаривали с Мэй уважительно и вежливо. Они искренне интересовались состоянием девочки и прогнозами врачей, но, похоже, не любили её по-настоящему. В такой момент было бы сложно умышленно скрывать любовь, если бы она в принципе была. Для моего уха их корейский звучал как будто с акцентом. И тут наконец в моей голове сложилась вся картина целиком. Я молила только о том, чтобы в палату не вернулась мама, которая ненадолго отлучилась куда-то.

Первое, что сказала мама, столкнувшись с опекунами Мэй в приёмном покое, было: «That’s too bad». Так она выразила, что сожалеет о случившемся. Похоже, она умышленно выбирала не самое подходящее выражение в языке, когда надо было извиниться или выразить своё сожаление. Не знаю, поняли они или нет, что сказала мама. Они просто сидели и молчали. Я тоже ничего не говорила. Потому что не могла. Я притворилась спящей и подглядывала через едва приоткрытые веки. До меня доносились слова, которые я не могла толком разобрать, и никак не могла определить, какой национальности эти люди. Наконец я услышала чистую корейскую речь. Это говорила Мэй:

— Мы играли с друзьями, и я упала. Сама виновата.

И тут вклинилась моя мама:

— О, да вы корейцы, — сказала она ласковым тоном, который использовала только по острой необходимости.

Настоящее имя Мэй было Мэхви. Чан Мэхви родом из Корейской Народно-Демократической Республики, которую обычно называют «Северная Корея». Появившийся в приёмном покое врач сказал маме, что у меня очень плохое состояние здоровья. И предупредил, что если всё будет так продолжаться и дальше, то мой организм может пострадать от истощения. Мама не стала вступать в дискуссию с доктором и только ответила: «Понятно». Я поняла, что мама вообще не слушает, о чём говорит врач. Она была в ужасе от осознания, что я проделала дырку во лбу северокорейской девочки. А опекуны с той стороны были в ужасе от того, что вверенная им дочка высокопоставленного северокорейца подружилась с девочкой из Южной Кореи. Или нет. Может, я просто нафантазировала это всё себе.

На следующий день, прежде чем я ушла в школу, мама подозвала меня. Она сообщила, что специально попросила директора и меня переведут в другой класс.

— А пока вообще не разговаривай с этой девочкой.

— Why not? — спросила я.

— Может, тебя вообще в другую школу перевести? — серьёзно, вопросом на вопрос, ответила мама. — Девочка из семьи высокопоставленного лица с той стороны. А ты не знала, учитывая, в какую даль ей пришлось уехать на обучение?