Когда приходит Андж

Андрей импровизировал грубые, воинственные пейзажи, их агрессивные линии теснили друг друга, создавая движения даже самых монументальных фигур, поэтому его деревья и здания, его фантастические мосты – дрожали и жили на бумаге, и всегда в его небе летел ветер, сдувая с размашистых начертаний угольную пыль. Андрей рисовал, подгоняя линии звуком, скрипя зубами и щелкая языком, линия, разваливая ровную академическую штриховку, шла с собственным шорохом и свистом, поэтому картины, свои и чужие, были явлением как слуха, так и зрения – взгляд, двигаясь по плоскости полотна, подобно адаптеру, снимал музыку и шумы.

Синий кобальт гудел глухим тоном большой органной трубы, ультрамарин был звонким, как и небо, его породившее, сажа давала гулкое туннельное эхо. Смешиваясь, краски составляли полнозвучные музыкальные пьесы, синтез пространства и времени, сложную зримую музыку.

Он стал художником однажды: она сидела за столиком напротив и, поставив чашку донышком вверх, хмуро ожидала, пока гуща стечет и образует рисунок, затем встрепенулась, вспомнив о яблоке, достала его из сумочки, обдула и обтерла о рукав, злобно куснула, выпустив струю зеленого запаха, как осьминог чернила, капля сока брызнула Андрею на щеку, он снял ее мизинцем и положил на язык, но не почуял вкуса, она посмотрела на часики, шлепнула себя по лбу и быстро выбежала из кофейни, забыв разгадать свою чашку… Андрей бережно взял ее и увидел рыбу и черепаху – символы близкой смерти. Она ни разу не взглянула на него, даже бегло, дабы полюбопытствовать, с кем разделила три минуты своей жизни…

(– Скоро? – спросил один из завсегдатаев кофейни, с рыжей бородой и в больших квадратных очках, зачем-то посмотрев в потолок.

– Через час, серьезно ответил другой, чернобородый, заглянув себе в манжету…)

Некоторое время он двигался по ее следам: малиновая прядинка от длинного шарфа, зацепившаяся за медную ручку двери, антоновский огрызок, медленно ржавевший на решетке водостока, а за углом, чуть выше по Фундуклевской, на тротуаре откусанный ноготь, да сгусток крепкого маслянистого запаха, засевший в низкой каштановой лапе, словно в расческе клочок волос, и дальше ничего – она растворилась в звуках и запахах города, в этом облачном небе, в этом, я бы сказал, холодном осеннем ветре.

Андрей ушел из города и долго гулял по Труханову острову, по пустынным пескам, волоча ноги и обнимая деревья, было душно, вдруг стало темнеть, так стремительно, будто кто-то прикручивал Солнце, незримое за облаками, Андрей огляделся: свет уходил неправдоподобно быстро – в том месте, где должно было быть светило, разлилось по исподу облаков обширное кровавое пятно, Андрей побежал, спотыкаясь и падая, ветки ив хлестали лицо, в считанные секунды стало совсем темно, сердце больно колотилось от ужаса, он выбежал на пляж и увидел город в ночных огнях, а по висячему мосту, с зажженными фарами, как ни в чем ни бывало, ползли автомобили. Андрей закричал. Люди, стоявшие на мосту, смеясь, оглянулись на него. Вдруг столь же быстро стало светать, и наступил тот же палящий душный день… Андрей вернулся в город. Пассажиры автобуса вяло обсуждали феномен, который из-за сильной облачности не удалось хорошо рассмотреть. Вот так живешь, ждешь чего-то всю жизнь, и Господь обманывает тебя. Это было 29 октября 1978 года, на Украине помнят этот день – первое со времен князя Игоря полное солнечное затмение…

Андрей зашел в канцтовары на Червоноармейской и купил за последнюю трешку наборчик масляных красок, бутылочку растворителя, кисть, он действовал, как сомнамбула, не понимая, зачем ему это надо, пришел домой, на картонке из-под обуви написал небольшой ее портрет – это и была первая в его жизни работа маслом.

Интересно, подыми она тогда глаза от стола с кофе – узнала бы она его? Увидела бы в этом стандартном долговязом подростке с взбитыми волосами, в узкой голубой рубашке, застегнутой наглухо, светлосерых свободных брюках о больших карманах, – того самого мальчика, которого обманула да чуть не убила десять лет назад? Вероятно, нет, потому что такие как она вообще не видят других, это люди Юпитера, люди силы и власти, они живут, повелевая, они могут оскорбить, унизить и тотчас забыть об этом, они видят в тебе лишь средство, и вряд ли они вполне уверены в том, что ты существуешь, а не представляешь собой какую-то полезную галлюцинацию. Таких как она ты любишь всю жизнь, из-за них ты готов прострелить свою или чужую голову, из-за них ты лезешь наверх, пытаясь приобщиться к классу избранных, богатых и власть имущих, ты совершаешь подвиги, географические открытия, пишешь картины и романы – с единственной целью объяснить ей этот мир, доказать ей, что ты действительно существуешь, бедный, ты никогда не достигнешь цели, она никогда не ответит на твою любовь, слышишь?