Когда приходит ответ

Но что же самого Шестопалова трогает в этом больше всего? Возможность реального проектирования, на научной основе, «без дураков»? Или же вообще правота нового научного направления, идея различных интерпретаций. Так ска зать, торжество математического метода, дающее кандидату наук чисто академическое удовлетворение. «Что же?» — спрашивал про себя не раз Мартьянов, разглядывая собеседника.

Шестопалов как-то признался ему: когда он рассказал о своей догадке крупному физику, у которого занимался по теории колебаний, тот ответил довольно равнодушно: «Ну что ж, инженеры вам будут благодарны». И только. А научной ценности в этом физик, кажется, никакой не узрел, что больше всего и уязвило молодого открывателя. Лишь позднее, во время традиционных разгуливаний по коридору перед началом университетского семинара, Шестопалов нашел понимание — у того самого математика, что, как видел Мартьянов, палочкой нащупывает себе дорогу. Тогда Шестопалов и начал разрабатывать эту тему.

«Василий Игнатьевич, дорогой мой университетский жук-точильщик! Если ты все же подумываешь о запросах жизни, о том, что можешь дать что-то современной технике, инженерам, если ты действительно об этом подумываешь, то представляешь ли себе, перед какой горой ты стоишь? Даже при беглом знакомстве с задуманным методом глаз, опытный в релейных делах, сразу видит, сколько тут всего возникает — вопросов, проблем! И надо прежде ответить, на всё ответить, прежде чем намеченный принцип сможет превратиться в действительно практическое средство, в подлинно инженерный метод. Видишь ли ты это, Василий Игнатьевич?» — в который уже раз мысленно допрашивал его Мартьянов.

— А знаете ли вы, — прервал молчание Шестопалов, — у нас была еще одна интересная попытка. Лет пятнадцать назад. В Московском институте инженеров путей сообщения. Профессор Герсеванов, из семьи знаменитых строителей. Так он, как говорят, истолковал булеву алгебру по-своему. Сооружения работают, так сказать, в режиме двоичного выбора: устойчиво — неустойчиво. Отсюда и мысль Герсеванова ввести в строительную механику законы Буля.

— Ну и что? — встрепенулся Мартьянов.

— Как — что? Любопытный вариант интерпретации.

— Да нет же, я о другом. Как строители-то, применяют?

— А-а… Право, не знаю. Только на днях раскопали у нас библиотечные энтузиасты в старых трудах. Но как будто что-то не слышно…

«Эх, братец!» — подумал Мартьянов и неизвестно чему обрадовался.

— Скажите-ка? — спросил он. — Почему вы говорите всегда «алгебра Буля», «булева алгебра»?.. Конечно, Буль свое сделал. Но после него все это обогатилось, усовершенствовалось. Алгебра логики — и шире и вернее.

Шестопалов помедлил. Поправил очки на переносице.

— Видите ли, вы только в это вступаете. А я уже, как бы сказать, немножко хлебнул. Алгебра логики… Бывает, что слова начинают мешать. Они как бы залезают куда не надо. А булева алгебра — это термин, просто математический термин. Так-то проще! И спокойнее.

— Что-то туманно, — покачал головой Мартьянов.

— Да вот вы сами поближе коснетесь, увидите, — пообещал Василий Игнатьевич.

И тут же коротко, словно нехотя, ответил кому-то на поклон.

— Знакомый? — спросил Мартьянов.

— Вроде как.

— Ваш университетский?

— Из института философии.

— Ага, философ!

— Из института философии, — повторил Василий Игнатьевич.

Из коридора внезапно донеслись шумные голоса. Члены секции туризма закончили свое заседание и гурьбой двинулись на ресторанчик.

11

Все больше записей накапливалось у Мартьянова в специальной папке — по математической логике.

Все больше карточек выстраивалось в его домашней библиографии — по математической логике.

Вечерами Наташа, пытаясь изобразить внимание на лице, должна была выслушивать его пересказы и соображения — по математической логике.

Позвонила ему домой Тамара Белковская, справляясь о новой аппаратуре, а он, быстро отделавшись общим ответом, минут сорок затем изливался в трубку все про то же, про необыкновенную алгебру, пока Белковская не сказала наконец упавшим голосом: «Интересно, очень интересно, но хорошо бы об этом не по телефону».

Зато в институте он пока что помалкивал. Институт разрастался, захватывал всё новые комнаты на разных этажах прежнего купеческого дома, вытесняя менее напористых соседей, заводил собственные мастерские, обрастал новыми лабораториями, которые стали различать уже по номерам, — и кому особенно разбираться за всей этой сутолокой, над чем там в лаборатории номер семь усердствует втихомолку Григорий Иванович Мартьянов, помимо того, что он должен по утвержденному плану разработать определенные системы телемеханики.

Ему и самому как следует неясно, к чему же вся эта затея с алгеброй логики практически приведет. Многое, очень многое надо еще вокруг нее проверить и возвести. И, рассказывая кое-что о ней у себя в лаборатории, Мартьянов не столько предлагал или рекомендовал, сколько прощупывал первое отношение.

Николай Зубов… Оставался верен себе, со своей грузной невозмутимостью. Он всегда готов исполнять что требуется. Покажите ему, как надо делать, и он будет делать, ну пусть по-новому.