Верочка Хазанова… Что думает Верочка Хазанова, никогда не было ясно Мартьянову. Он только почему-то считал, что она обязательно должна рассуждать «по-женски»…
Володя-теоретик… Конечно, он подхватил тотчас же новинку и стал уже козырять при случае ее терминами. От нее, от этой странной области, веяло тем таинственным в науке, рыцарем которого он себя считал.
А вот Вадим Карпенко, главный его помощник, сразу стал разыгрывать спектакль. Удивленно вздымал брови, громко хмыкал и, как бы в ответ Мартьянову, тащил тотчас же его за чем-нибудь к монтажному столу: ну, а теперь займемся делом.
Между тем случилось то, чего можно было бы, конечно, ожидать, но что всегда кажется неожиданным.
Повинуясь своей уже сложившейся привычке проглядывать журнальную выставку в библиотеке, Мартьянов взял последний выпуск «Труды американских электроинженеров». Листал увесистый том, на всякий случай заглядывая больше в рисунки. Ба! Что такое? Знакомые изображения. Символический анализ релейных схем. Алгебра логики. Аналогия с контактными цепями…
Девять страничек в толстом томе добротного вида. Экономный убористый текст. Кто же автор? Клодт Нэйшл. Из технологического института. Вот ты что! Сомнений нет! Тот же подход. Последовательные и параллельные цепи, как логическое умножение и сложение. Разомкнутый контакт, как логическое отрицание контакта замкнутого. Алгебраическое преобразование цепей.
И первое, о чем подумал: а знает ли Василий Игнатьевич?
Странный Василий Игнатьевич. Нескладный Василий Игнатьевич. Выслушал Мартьянова, его торопливые слова, подышал безмолвно в телефонную трубку и скучно ответил:
— А чему вы удивляетесь?
— Как — чему? — вскипел Мартьянов. — Вы же первый, кто придумал!
— Мы с вами не на беговой дорожке. Беспокоиться надо не о том, кто первый, а кто лучше придумал. У кого вернее.
— А если у обоих вернее?
— Ну что ж, хороший способ взаимной проверки. Подождем еще, и мы будем иметь удовольствие, вероятно, прочитать и не только у американцев. Желаю здравствовать!
Вот поди ж ты и потолкуй с ним! Мартьянов шлепнул трубку.
Он оказался прав, Василий Игнатьевич. Немного прошло времени, и вот уже двое японцев докладывают о том же в своем журнале. А потом еще немецкий ученый. Правда, они не осознавали свой метод как алгебру логики, но подошли близко, похожая символика, те же приемы.
Идея носилась в воздухе.
Но кто же придаст ей жизненную силу, кто спустит ее на землю из сферы общих соображений? На твердую землю, туда, где властвуют электрические сигналы и команды, где действуют не буквенные элементы, а вполне реальные, «из эбонита и латуни», шевеля своими лапками контактов, и связи не воображаемые, а из металлических проводников, в сложнейшей паутине, и где встают десятки и десятки жестких, неукоснительных технических требований. «Кто?» — спрашивал себя Мартьянов, нисколько не сомневаясь, кто же должен быть этим «кто».
Еще с вечера уложили они рюкзаки: Мартьянов свой большой, с карманами, с дополнительными лямками, а Наташа — свой маленький, почти детский, имеющий скорее символическое значение. Мартьянов уверял: если человек отправляется в воскресный день за город с рюкзаком на спине, значит, не все еще потеряно.
А утром проснулись… Война!
Вся Москва, весь мир припал к репродукторам, к радионаушникам. Не считая тех, кто припал сейчас к земле под огнем.
— Началось!.. — сказал Мартьянов, словно выдавил. Телефонный звонок. «Слышали?! Что же будет?» Мартьянов стоял у карты на стене. Смотрел. И Наташа смотрела…
Опять телефон — Белковская. Срывающийся голос. Мужа вызвали. В райком. С вещами. Что же будет?
Мартьянов начал было излагать ей стратегические соображения. Как по карте. Ответный удар, быстрое окончание… Но Наташа отобрала трубку. Женщины в такие минуты лучше понимают друг друга.
Рюкзак, приготовленный с вечера, громоздился на стуле. Туго затянутый, защитного цвета. Ваше время, товарищ!..
— Надо распаковать. Теперь уж ни к чему, — кивнул Мартьянов. — А в мой уложить вещи.
Наташа изменилась в лице.
— Ну, что ты, что ты! — сказал он. — Разве забыла, что я лейтенант запаса инженерных войск. На второй день явиться. Там указано… — вынул военный билет.
Опять звонок. Отрывистый голос секретаря института. Приказ директора (не просьба — приказ!): всем руководителям лабораторий, старшим сотрудникам, кто окажется по телефону, всем собраться. К часу. В конференц-зале.
Мартьянов схватил портфель. Вспомнил. Расстегнул портфель. Вытащил папку — «Математическая логика». Сунул ее в стол, в дальний ящик. И махнул: прощайте!
Дверь захлопнулась.
Всю ночь над Москвой проливались дожди. Теплые ливни, принимавшиеся сразу, сплошняком, как из ведра, и также внезапно стихавшие. Какое-то томление стояло в атмосфере.
Просыпаясь от шума дождя, Мартьянов ворочался — не помешает ли погода завтра их прогулке? — и засыпал опять, убаюканный этим ровным шумом.
Глава пятая, — в которой герой повести пробует вести игру по правилам
1