Завтра будет суббота, и я планирую уезжать к дочке и Ире. По обычаю, сложившемуся в последние два месяца, я проведу все выходные с ними. Мне кажется, что специально для того, чтобы я мог побыть вместе с Женей больше времени, Ира поменяла квартиру с однокомнатной на двухкомнатную. Когда я высказал ей свою догадку, она лишь фыркнула и сказала, что ей ближе к работе, и Женя может спать в отдельной комнате, но я чувствовал, что она сделала это ради меня. Я оставался у них на одну ночь и два дня. И к моему удивлению, наши отношения были ровными, даже дружескими, без ощущения неловкости оттого, что мы когда-то спали вместе. Но в остальном чувство близости осталось. Оно проскальзывало в заботливых жестах, машинальных, привычных, ставших чем-то естественным за несколько лет совместной жизни. Привычка делать кофе по утрам, заботиться о том, как на мне сидит одежда, говорить, что волосы уже отрасли и пора в парикмахерскую.
Но все же Ира изменилась. Она обрела уверенность, стала жестче, требовательнее к себе и окружающим. Я перестал узнавать в ней свою прежнюю жену, милую, иногда робкую женщину, которая боялась причинить неудобство окружающим. В ней появилось что-то властное, но я не смог бы сказать, что это отталкивало.
Пока мы с Женей собирали паззл или конструктор, она разговаривала на кухне по телефону, твердо настаивая на своем, не прогибаясь ни на сантиметр, если была уверенна в собственной правоте. А в ней она теперь была уверенна всегда.
Вот такой женщиной она стала. И когда я осознал эту перемену, понял, что со мной жила все эти годы другая Ира. Она была такой, какой я хотел ее видеть, но те той, кем была на самом деле.
Когда мы познакомились, ее сердце было разбито. И ее уязвимость, ранимость вызвали во мне непреодолимую потребность защитить, уберечь. Если бы она оправилась сама, и, возможно, пережила такие потрясения еще несколько раз, она стала бы в конечном итоге такой, какой я вижу ее сейчас.
Я вернулся с обеда около трех часов. Инна сидела за своим столом. Когда я вошел в приемную, она подняла голову и тут же потянулась за папкой на столе.
Вас искал Матюшин.
Не удивляюсь.
Он был немного возбужден. И, по-моему, напуган.
Скорее всего тем, что скоро ему придется расстаться с должностью начальника отдела.
Он просил меня сообщить, когда вы вернетесь. Мне позвонить ему?
Через полчаса. А пока сделайте мне кофе, пожалуйста. Я так и не успел его выпить, выдернули из-за стола.
Хорошо, Владислав Александрович.
В кабинете я откидываюсь на спинку огромного кожаного кресла. И что мне делать? Как сохранять спокойствие каждый раз, когда она рядом?
Инна вошла с подносом в руке, цокая по полу восьмисантиметровыми каблуками.
Валентин Петрович собирает совещание через час, а в понедельник у вас в десять встреча с инвесторами из Польши.
Да, я помню, спасибо.
А еще вам звонили китайцы.
Что сказали?
У них новая секретарша, которая не очень хорошо владеет английским. И мне показалось, что она твердо убеждена в том, что я знаю китайский
А вы не знаете?
Я уже села за словарь.
И как успехи?
Есть некоторые сдвиги.
Скажите, что вы выучили?
Инна залилась краской, а потом звонко рассмеялась.
Я выучила фразу «Вы говорите по-английски?».
Скажите мне, — я начинаю улыбаться, предвкушая нечто интересное.
Не могу. Это нужно говорить исключительно китайцам.
Почему?
Потому что наш человек поймет ее превратно, — ее душил смех. Это было так нетипично для моей сдержанной секретарши.
Инна, ну смелее…
Она начал буквально заливаться, ее волшебный смех звенел колокольчиком. Наконец, набрав в легкие воздух, она выпалила:
Ни хуй шо инюй ма?
Что? — я начинаю смеяться. Инна же, спрятав абсолютно пунцовое лицо в ладонях, задыхается от приступа смеха. Мы гогочем, как дети, не в силах сдержать веселье.
И вы уже освоили на практике эту фразу? — я стираю слезы.
Вот, жду звонка. Надеюсь, русский они там не знают.
Нет, ей невозможно противиться. Она восхитительна, когда смеется, а ее стыдливость, способность заливаться краской при непристойной шутке рождает что-то невероятно трогательное внутри.
Инна… — я не знаю, как донести ей то, что чувствую, — я не хочу обидеть тебя своим предложением, но ты мне нравишься. Не думай, что я буду на чем-то настаивать, просто хочу встретиться с тобой не по работе, выпить чашку чая, может быть, посмотреть фильм.
У меня ребенок и почти нет свободного времени.
Неужели тебе не с кем его оставить?
Она колеблется, потом набирает в грудь воздух, чтобы дать мне отпор.
Я могла бы оставить Максима, но не вижу смысла, зачем?
У меня нет никаких непристойных намерений. Я просто хочу хорошо провести время, я так давно… — я не хочу говорить, что давно не сидел за столиком с женщиной, которая мне нравится, не смотрел, как она берет чашку тонкими пальцами, как улыбается.
Я понимаю, но мне нужно смотреть в будущее. У нас не срастется, работать вместе станет неудобно, а я дорожу своей должностью.
Инна действительно получала неплохие деньги для секретарши. И работала здесь дольше, чем я. Ей есть что терять.